только это будет уже завтра и твоего позора, при умелой сноровке, никто не увидит, а если не послушаешь старика Захарию, то позора уж точно не миновать, ибо перепачкаешься сама и всех рядом сидящих, уже сегодня. Выбирай.
Их диалог прервал появившийся в дверном проеме улыбающийся Гермоген.
— Ну, что там?! — набросился на него Захария с расспросами.
— Все благополучно разрешилось! — продолжая улыбаться, поведал пастырь. — Прещенье я отменил к вящей радости агнца сего.
— И каким же образом это у вас получилось, не нарушая каноны такое сотворить? — с еще большим любопытством поинтересовался ангел. — Хоть тело у этого «агнца» и изменилось, но душа то осталась прежней, а ведь брак — это единение душ, прежде всего.
— Все так, все так, — не стал спорить с въедливым ангелом старый патриарх, — но душа раба Божьего, в процессе перехода, от земного бытия к небесному, очистилась и обновилась. Так что, прежние его браки обнулились, как бы сами собой. Произошло полное обнуление всей его прошлой жизни. Он сейчас являет собой белый и непорочный лист бумаги.
— Хм, — почесал подбородок Захария, — обнуление говорите?! А что?! Кажется неплохая мысль. И слово подходящее — круглое, да гладкое. Если мне еще когда-нибудь доведется побывать на Земле, непременно шепну кому-нибудь, из сильных мира того, о его применении где-либо. И где, этот, с позволенья сказать, чистый лист, сейчас обретается?
— В доме. В дальней комнате я оставил его отбить сто поклонов, ради поднятия авторитета матери нашей — церкви и утишения плоти в чреслах, — торжественно провозгласил батюшка, потирая руки и оглядывая, как на столе появляются все новые и новые закуски.
Неожиданно калитка с силой распахнулась от того что в нее буквально вихрем ворвался добрый молодец с молодой женщиной вцепившейся в него и приговаривающей:
— Евстафеюшка, не надо! Евстафеюшка, подожди!
— Ой! — испугалась Ирия и быстренько спряталась у Захарии за спиной.
— Это как понимать?! — набросился он на выглядывавшую из-за плеча Захарии дочь. — Комтор отключила и след простыл?! Ты что же творишь-то?! На меня тебе наплевать, так хоть бы о матери подумала! Мы все больницы и морги обзвонили уже!
— В Раю моргов нет, — пискнула Ирия, не решаясь выйти из-за укрытия.
— Да?! Ну ладно, — будто налетев на стену, сразу сдулся папаша.
— Евстафий, перестань, и так сам завелся и всех завел! — причитала супруга, теребя мужа за рукав.
— Помолчи, Аксинья! С тебя еще дома спрос будет! Воспитала дочь — того и гляди, что-нибудь натворит! Из дому уж выпустить нельзя, ни на мал час!
И словно только, что разглядев Захарию, переключился на него:
— А уж от тебя, полкан, я такого никак не ожидал! Ты же мне слово давал! — зло сощурившись, процедил спецназовец.
— Я вам, Евстафий Андреевич, обещал доставить дочь в целости и сохранности к одиннадцати вечера, и от своего слова не отказываюсь, так что, прошу вас взять себя в руки и не кричать на ребенка! Кстати, сколько лет вашей малышке? — твердым, как скала голосом ответил он разгневанному отцу.
— Семьдесят шесть, — сунулась мать вперед.
— Практически — грудной ребенок, — все так же без тени юмора констатировал Захария.
Все, кто находились рядом, быстро вникнув в суть происходящего, дружно засмеялись. Даже Аксинья — жена, и та разулыбалась. Смеялся и патриарх, которого Евстафий сразу узнал, так как сильно уважал и частенько ходил к нему на исповедь. Спецназовец, у которого с юмором был явный затык, лишь набычился, и засопел, бормоча:
— И что тут смешного?!
Тут на крыльце появился Гавриил, державший в каждой руке по стулу, и гаркнул во всю мощь грудной клетки:
— Что за шум, а драки нет?! Подполковник Литвинов, извольте объясниться!
Увидев высшее руководство ангельской службы, Литвинов невольно вытянулся по стойке «смирно» и, вспомнив бессмертный завет Петра Великого о том, что у подчиненного должен быть вид «бравый и придурковатый» отрапортовал:
— Товарищ генерал-лейтенант, находясь в свободное от несения службы время на прогулке с супругой, — кивнул в сторону засмущавшейся жены, — обнаружил скопление суетящихся граждан, верно оценив обстановку, решил вмешаться, дабы устранить непорядок и оказать помощь нуждающимся.
— Ага! Ну, давай, присоединяйся и устраняй, — ухмыльнулся архангел. Все опять дружно заулыбались, а Евстафий, как будто ничего до этого и не было обратился к супруге:
— Ну, вот Ксюша, я же тебе говорил, чтобы ты не волновалась, все будет в порядке, а ты в панику ударилась! Не хорошо мать, не хорошо! Прямо подводишь меня, честное слово!
Теперь уже смеялись все. Громко и откровенно.
— Здравствуй, Асинья Антиповна! — поздоровался с ней Гавриил, бравируя знанием имен жен своих подчиненных.
— Здравствуйте, Гавриил! — поклонилась ему молодая женщина.
— Ты, Антиповна, иди, помоги там нашим женщинам, а ты Евстафий поищи какую-нибудь приличную доску, а то и две, видишь, стульев на всех не хватает! — живо распорядился он.
— Так точно! — вскинулся подполковник.
Пошарив глазами в поисках какого-нибудь сарая, где по его мнению должны быть искомые доски и не найдя такового в пределах обозрения (бабкины козы жили в пристрое, находящемся с другой стороны дома), бравый спецназовец выбежал на улицу. Обратив внимание на дом, стоящий напротив, через дорогу, где находилось несколько подсобных помещений, он откашлявшись нажал кнопку звонка, расположенного на столбе возле незапертой калитки и вошел внутрь участка. Двухэтажный дом, в римском стиле — замкнутый четырехугольник с аркой прохода в атриум, казалось, был пуст. Евстафий решил войти в арку, надеясь покричать в окна глухим хозяевам, не откликающимся на звонок. Окна в таких домах выходили не на улицу, как у всех, а внутрь двора. Но кричать не пришлось. Во дворике, возле маленького фонтанчика за летним столиком сидели двое мужчин, один уже в зрелом возрасте и лысый, а другой молодой и в очках. Оба были одеты в фирменные спортивные костюмы фабрики «Большевичка», очень популярные в среде ангельских служащих. Они, сперва, не обратили внимания на гостя, ведя оживленную беседу о чем-то научном и прихлебывая чай из граненых стаканов советской эпохи. И лишь, когда он подошел, чуть ли не вплотную к ним, они соизволили прервать свой диспут, не скрывая своего раздражения, из-за того, что им приходится отрываться от темы.
— Товарищи, не могли бы вы нас выручить? — начал подполковник, но тут же прервал сам себя, узнавая собеседников. Впрочем, собеседники всмотревшись, как следует в визитера, тоже признали его.
— А-а, подполковник Литвинов, если не врут мои подслеповатые от старости глаза?! — воскликнул лысый.
— Он и есть, — поддакнул ему очкастый.
— Здравия желаю, товарищ генерал-майор! — поздоровался тот со старшим и кивнув младшему.
— Здравствуй-здравствуй, голубчик! — уже сменив маску раздражения на улыбку, ответил ему, как,