погреба Герарда Петровича. Отдав должное напитку, архангел голосом профессионального конферансье возвестил:
— Всем внимание! Танцевальная пауза! Под вальс «Амурские волны», кавалеры ангажируют дам! — при этом он подмигнул Захарии и еле заметно кивнул в сторону своей супруги.
Захария правильно понял своего шефа, и первым выйдя из-за стола, подошел к Олимпиаде Дормидонтовне, галантно предложив ей свою руку. Та от неожиданности вся зарделась, и пытливо посмотрела на мужа, но он только улыбнулся и еще раз подмигнул, на этот раз уже ей, одобряя и подбадривая. Несмотря на свои габариты, она совсем недурственно танцевала и глядя на то, как легко она двигается, другие тоже начали вставать. Танцующих женщин, бабка, сославшись на радикулит и полное неумение танцевать, от такой чести отказалась, было всего две — Ирия и ее мама, но конфликта это не создало, так как танцующих мужчин, не считая самого Захарии, тоже было не очень много — всего четверо. Эзоп по причине хромоты, а Гермоген в соответствие с саном, не могли участвовать в танцах. Первыми подсуетились Левушка со своим шефом. Вершинину досталась Ирия, а его шефу — ее мама. Невозмутимому ученому и слегка обиженному Литвинову осталось только ждать своей очереди. Музыка смолкла, и Захария проводил на место раскрасневшуюся, но чрезвычайно довольную супругу шефа. В перерыве между танцами Захария тихонько подошел к Левушке и также тихо, почти на ухо, высказал просьбу, давно лелеемую им:
— Друже, не откажи мне еще в одной просьбе…
— Ты же знаешь, Захар, все, что могу — все сделаю, — так же тихо ответил он.
— Выбери время на днях, узнай у своих, успели они уже прикрепить кого-нибудь к моей Инессе? И если уже прикрепили, то кого? Мне бы очень не хотелось, чтобы это был случайный выбор. Ты меня понимаешь?
— Не беспокойся, Захар, я все понимаю и все сделаю, как надо.
— Спасибо, друг, — сжал Захария руку Вершинина в знак благодарности и вернулся на свое место.
— О чем это вы там шушукались с Левушкой? — подозрительно хмуря бровушки, спросила его Ирия, когда он усаживался рядом.
— Ничего особенного. Просто я сказал ему, что если он вздумает танцевать с тобой, то я его убью. И это будет первое умышленное убийство в Раю, совершенное с особой жестокостью и цинизмом, — ответил он ей, улыбаясь и было непонятно, шутит он или говорит всерьез.
— Я смотрю, ты ревнивый?! — как-то по-новому взглянула она на него.
— Ужжасно! — подтвердил он ей.
Шеф, тем временем, отхлебнул немного из бокала, почесал переносицу, и крякнув растянул меха баяна. Неожиданно для всех, как гром среди ясного неба грянула, пробирающая до дрожи знакомая всей аудитории мелодия. При первых же звуках, все ангелы, как по команде вскочили со своих мест и вытянулись по струнке. Те, кто не принадлежали к ангельскому воинству, тоже невольно поддавшись общему настроению, начали привставать с мест, еще не понимая толком, что к чему. Это была всем знакомая мелодия «марша артиллеристов», однако слова у нее были совсем иными. Гавриил, растягивая меха баяна, и сам встал во весь свой немалый рост, ибо это был неофициальный гимн ангельского спецназа. Не сговариваясь, но очень дружно, до мурашек по коже, грянули:
Мы — ангелы! Мы воинство Господне!
Призванье наше всюду Богу помогать.
Спасать-спасать людей от жара преисподней,
И милосердье Божие повсюду насаждать.
А ну-ка, ангелы, расправь крыла!
Чтобы Земля родимая жила,
Чтоб жили матери, отцы,
Чтобы цвели везде сады,
Чтоб Божий глас летел во все концы!
Мы в бой идем не тесными рядами,
А в одиночку боремся с вселенским злом,
И каждый ангел знает точно, что за нами
Стоит незыблемым оплотом Райский Дом.
А ну-ка, ангелы, расправь крыла!
Чтобы Земля родимая жила
Чтоб жили матери, отцы,
Чтобы цвели везде сады
Чтоб Божий глас летел во все концы!
Нам не нужны ни сабли, ни мушкеты
С руками голыми идем мы в смертный бой
За то, чтоб не кончалась жизнь на всей планете
Готовы мы все как один пожертвовать собой.
А ну-ка, ангелы, расправь крыла!
Чтобы Земля родимая жила,
Чтоб жили матери, отцы,
Чтобы цвели везде сады,
Чтоб Божий глас летел во все концы!
И если вдруг падем в бою священном,
Пускай живые за столом помянут нас,
Чтоб в памяти у вас мы были незабвенны
И чистый пламень наших душ вовеки не погас.
А ну-ка, ангелы, расправь крыла!
Чтобы Земля родимая жила,
Чтоб жили матери, отцы,
Чтобы цвели везде сады,
Чтоб Божий глас летел во все концы!
Во время пения Захария заметил, как увлажнились глаза у стоящего неподалеку Литвинова.
— Это папина любимая песня, — прошептала Ирия, проследив за взглядом Захарии.
— Мне она тоже нравится, — ответил он, пожимая своей рукой ее запястье.
Никто не заметил, как отворилась калитка, пропуская внутрь двора еще одних гостей. Их заметили, когда они уже подошли совсем близко. Красивую высокую черноволосую девушку с цыганскими чертами лица в строгом английском костюме серого цвета, сопровождал невысокого роста молодой райанец плотного телосложения с приятными мягкими чертами лица, придерживавший левой рукой на плече гитару.
— Станка! — взвизгнула Ирия и радостно бросилась навстречу визитерам.
— Здравствуйте, люди добрые! — поздоровалась Стана громким звонким голосом. — Мы слышали, что у вас тут веселье! А какое веселье может быть хотя бы без одной цыганки?!
Все радостно загомонили, встречая новых гостей. Тут же поставили еще два стула, слегка ужимая пространство за столом. Ирия взяла на себя труд представить новых гостей.
— Это Стана! Моя лучшая подруга! Будущий спецназовец ангельского войска! — представила она ничуть не смутившуюся молодую цыганку собравшимся. — А это Сергей — муж Станы, научный сотрудник Института Головного Мозга. Представлять присутствующих не буду, я уже тебе рассказала о них по комтору, в общем, ничего сложного, по ходу разберетесь.
Прежде чем занять места, Стана подошла к бабе Луше и достав из своей сумочки сверкнувшую в свете заходящего Ярила серебряную подкову, протянула ей со словами:
— Это подкова Счастья от цыганского коня — Цветного Коба, прибейте над входом в дом, и пусть счастье и любовь никогда не покидают его!
У бабы Луши задрожали губы и она ничего не ответила молодой женщине, только привлекла ее к себе и крепко обняла. Так они и стояли с полминуты, и никто не решался нарушить тишину объятий двух женщин нелегкой судьбы. Наконец объятия разжались и Гавриил, на правах тамады, рявкнул:
— Штрафную!
— Штрафную! Штрафную! — поддержали его все гости.
Откуда-то сразу нашли приличных размеров серебряный корец и щедро набулькали туда рейнского. Под смех и овации, новоприбывшие, приникнув