На его счастье с крыльца сбежал какой-то моложавый приказный чин в лазоревом полукафтане, вязаных чулках и светло-коричневых башмаках.
— Позвольте спросить, ваша милость.
Чин, мельком глянув на Ивана, грубовато спросил:
— Ну, чего тебе? Тороплюсь.
— Сделай одолжение, ваша милость, проводи меня к их сиятельству Якову Борисовичу Кропоткину. У меня дело государственной важности.
Чин рассмеялся:
— Небось, сосед курицу украл?
— Было когда-то дело с курицей, но я ее в огород генералу Татищеву перекинул, — в свою очередь рассмеялся Иван. — Сейчас же дело, повторяю, особой государственной важности.
— Ну, будет дуралея валять. Побегу я.
— Доложи, ваша милость. Рубль дам, — крикнул вдогонку Иван. — Держи!
Чин остановился.
— Я не ваша милость, а младший секретарь приказа Бегунов. Рубль же твой, наверное, фальшивый[186], а коль так сопровожу тебя в камеру.
— А зубы на что, господин секретарь?
Бегунов дотошно осмотрел золотой рубль, а затем и впрямь попробовал монету на зуб.
— Настоящий. И от кого? От голи перекатной… Какое дело у тебя к их сиятельству?
— Я уже сказал, господин Бегунов. Не извольте гневаться, но доношение могу подать только князю Кропоткину.
— Ну, бес с тобой. Пойду, доложу.
Секретарь вышел минут через пять.
— Старший секретарь Седов к князю не допускает. Их сиятельство занят срочными делами.
— Мое — еще срочнее. Передай твоему старшему десять рублей, и чтоб я тотчас предстал перед князем.
Бегунов явно растерялся. Он с таким удивлением посмотрел на человека в сермяге, будто увидел перед собой какое-то невероятное существо, которое небрежно выкладывает из объемного кожаного кошелька сумасшедшие деньги.
— Ну, ты даешь!.. Как тебя назвать старшему секретарю?
— Пока обойдется без имени. Поспеши, господин Бегунов, коль у тебя фамилия тому соответствует, — требовательно высказал Каин.
Минут через пятнадцать Каин очутился в просторном кабинете (с окнами на Кремль) князя Кропоткина. Тот сидел в расстегнутом шелковом камзоле на мягком диване и позевывал. Белый напудренный парик съехал набок, бритое одутловатое лицо заспанное, слегка продолговатые набрякшие глаза лениво скользнули по Ивану.
— Что за гусь?
— Иван, сын Осипов.
— Велика птица. Эка.
— И птица бывает разная, ваше сиятельство. Одна воробьем чирикает, другая орлом летает.
На Ивана иногда находило, особенно тогда, когда он встречался с высокопоставленными лицами и когда лучше бы держать язык за зубами.
— Буде попусту языком молоть, — поправив на голове парик, строго произнес Кропоткин, — иначе прикажу в камеру отвести. Дело сказывай да побыстрей!
— Имя мое Иван сын Осипов, по кликухе Ванька Каин.
— Каин? — встрепенулся князь и в глазах его застыл испуг. Затем он резво вскочил с дивана и схватил с дубовой тумбочки пистоль.
Иван сделал предостерегающий знак рукой.
— Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство. Я целиком предаюсь в ваши руки, а порукой тому — моя челобитная и реестр. Извольте посмотреть, ваше сиятельство.
Все еще с некоторым испугом князь принял документы знаменитого разбойника, а затем позвонил в колокольчик, благодаря которому в кабинет вошел старший секретарь Седов. Кропоткин передал ему пистоль и приказал
— Последи за ним, Демьян, пока я бумаги посмотрю. То — Ванька Каин.
Секретарь аж в лице изменился и, взведя курок пистоля, встал позади лютого разбойника, коего Сыскной приказ ловил несколько лет.
Кропоткин сел в кресло, неторопливо прочел челобитную, а затем самым внимательнейшим образом познакомился с реестром.
— М-да, Ванька. Да тут более сотни имен. Кое-кто из них давно знаком Сыскному приказу… Сам же повинную просишь. М-да.
— Повинную, ваше сиятельство. А кой прок на меня оковы надевать, коль без меня воров не истребить?
Князь махнул рукой Седову.
— Выйди, Демьян. Мне надо с этим отпетым ухарем с глазу на глаз переговорить.
— Как изволите, ваше сиятельство, — поклонился Седов и, передав оружие князю, удалился из кабинета.
Кропоткин же встал из кресла, подошел к одному из окон, заделанным венецианским стеклом, посмотрел на Пыточную башню, а затем резко повернулся к Ивану.
— Теперь, согласно твоему реестру, мы знаем всех преступников. Даже главарь Каин перед моим лицом. Сдам-ка я тебя, Ванька, в Пыточную.
— Резону нет, ваше сиятельство. Имена преступников в реестре указаны, а места их пребывания никто не знает.
— Не велика проблема, Ванька. В Пыточной даже мертвый заговорит.
— Мертвый заговорит, а Каин — нет. Вот и останешься, князь, на бобах. Ехала телега за золотым кладом, да колесо отвалилось. Пшик, а не рублики — червончики, лалы-самоцветики.
— Опять языком замолол?.. Хочешь послужить приказу?
— Для того, ваше сиятельство, и бумаги вам представил.
Кропоткин вновь уселся в кресло и покачал круглой, жидковолосой головой.
— Да знаешь ли ты, Ванька, каких трудов мне это будет стоить. Солдат найми, полицию найми, будочникам тоже на лапу дай. Я ж не Иван Калита — денежный мешок.
«На взятку намекает, мздоимец. Ни солдатам, ни полицейским, тем более, будочникам ни полушки не дает».
— Отменно понимаю, ваше сиятельство. Труды немалых денег стоят. Надеюсь, сто рублей несколько облегчат ваши государственные заботы?
Глаза Кропоткина при виде тридцати трех золотых червонцев плотоядно блеснули. Как и младший секретарь, он опробовал одну из монет на зуб, а затем пухлой рукой сгреб деньги в ящик стола.
— Другое дело, Ванька. Выделю тебе на эти деньги караул из четырнадцати солдат. И чтоб все, кто указан в реестре, были сопровождены в приказ. Сколько тебе понадобится времени?
Каин пожал плечами.
— По себе знаю, ваше сиятельство. Воры — народ ушлый, особенно главари шаек. У каждого на шухере шестерки стоят. Так что на поимку изрядное время понадобится. Но даю слово Каина, что вся московская шушера, гопники и дельцы фальшивых монет, будут баланду в камерах хлебать. Правда, некоторые, кои награбили большую деньгу, постараются откупиться, но из этого ничего не получится, ибо мне давно известна ваша чрезвычайная честность и неподкупность, ваше сиятельство.
Кропоткин хоть и понимал, что Каин высказал в его адрес не в меру лестные слова, но его в первую очередь заинтересовали «откупные» разбогатевших воров, где можно отлично поживиться.
— Коль ретив будешь, Ванька, и беспорочно служить приказу, будет тебе моя милость. В оковы не закую. Живи на Москве вольно, оклад тебе положу, и лови воров под командой подьячего Петра Донского. Человек он дотошный. Чуть забалуешь — и сам в узилище попадешь.
— Не забалую, ваше сиятельство. Знал, на что иду.
— Ну-ну… А скажи, Ванька, почему ходишь в затрапезном виде и где твоя борода? По слухам нам твое обличье давно знакомо.
— Бороду в карты проиграл, но теперь вновь буду мхом обрастать.
— На бородовой знак, чай, деньжонок хватит, хе.
— Да уж как-нибудь наскребу. А почему в сермягу облачился — в Сыскной подался. Один Бог ведал, чем мой приход в Стукалов монастырь закончится.
— Все-то продумал, Ванька. Где в Москве обретаешься?
— На разных хазах. У воров, ваше сиятельство, своих домов нет. Ныне же, коль на службе буду, где-нибудь избенку куплю.
— Где?
— Хорошо бы в Зарядье, к ворам поближе.
— Добро. Сейчас я прикажу тебя с подьячим Донским свести. Реестр ему покажешь, и начинайте с Богом.
Глава 6
Небывалая власть
Иван не сказал Кропоткину о своих хоромах в Дорогомиловской ямщичьей слободе, ибо обосновать там свою резиденцию Каину не хотелось. Во-первых, пришлось бы расстроить Силантия, а во-вторых, ямщичья слобода жила более менее покойной жизнью, ибо ямщики находились на государевой службе, жили довольно сносно и враждебно относились к ворам.
Хоромы же пусть пока постоят безлюдными. Силантий, подумав, что «Иван Потапыч отбыл куда-то по своим делам, за домом присмотрит. А в хоромы он все-таки опять войдет, но уже с суженой, и, разумеется, с Авелинкой, которую он все равно приведет в дом любым путем, даже самым неприглядным.
* * *
Подьячий Петр Зосимыч Донской внешность имел невзрачную. Малоросл, худосочен, с жидкой рыжеватой бороденкой, а коль с бороденкой, то и немецкого платья не носил. Глаза имел прищурые, но острые, въедливые.
Изучив реестр, спросил тихим скрипучим голосом:
— С кого начнем, Ванька?
Каин одернул:
— Давай сразу договоримся, Петр Зосимыч. Ванькой меня звали, когда несмышленышем был. Ты не ваше сиятельство и не купец первогильдейный, так что зови меня Иваном Осиповичем, или, на худой конец, Иваном.