— Хорошо, — согласилась Тень, и капитан готов был поклясться, что видел, как в её узких глазах сверкнул лиловый электрический разряд, опутав сетью тонких молний вертикальную щель зрачка. — Я не буду «спрашивать вовсе», — женщина опустилась верхом на колени Винтерсблада, — я буду командовать.
Ротный опешил. Юна медленно скользнула к нему, придвигаясь ближе, и Блад почувствовал, как затрещала деревянная спинка стула, не позволявшая ему отстраниться. Острый, как стилет, холодный взгляд подполковника пронзал мужчину, ломал его волю, туманил мысли, оставляя лишь вожделение с солоноватым привкусом животного страха.
— Что ты делаешь, чёрт возьми? — просипел Винтерсблад, чувствуя, как длинные пальцы в чёрных перчатках расстёгивают ремень на его брюках.
Узкие тёмные глаза снисходительно усмехнулись. В них не было ни нежности, ни страсти, ни даже похоти. Сейчас на Блада бездонной чернотой смотрела не Тень, а кто-то древний, властный и голодный. Кто-то, кому бесполезно прекословить, от кого невозможно спрятаться. Кто-то, зашивающий в тебя страх так глубоко и умело, что ты перестаёшь чувствовать его и сам идёшь на манящий фиолетовый свет вертикальных зрачков, готовый отдать всего себя, умереть ради мига обладания…
— Чёрт! — Винтерсблад отвернулся и почувствовал, как её взгляд абордажными крючьями вспарывает ему кожу, не позволяя мужчине оторваться от него.
Ощущение было настолько реальным, что капитан провёл рукой по щеке, ожидая увидеть на ладони кровь. Но её не было.
— Не бойся, — расстегнув его брюки, Юна переключилась на свою рубашку, — прикоснись ко мне, — она обнажила красивую смуглую грудь.
— Я не боюсь, я не хочу, — Блад заставил себя со всей твёрдостью посмотреть на Тень, но уже не в глаза — это казалось слишком опасным, а на тонкую, едва заметную складочку меж бровей подполковника
Что-то подсказывало ему, что перед ней, как перед диким хищником, нельзя обнаружить ни слабость, ни нервозность.
— Твоё тело говорит мне обратное… — с томной усмешкой ответила женщина.
— Я предпочту послушать своё чутьё и разум, а не… — Блад многозначительно дёрнул бровью и посмотрел вниз.
— И что же говорит тебе твоё чутьё?
— Что это…
«Чёрт знает что такое: шаманство, галлюцинации, перевозбуждение, некачественный виски…» — пронеслось в его голове.
— Какая-то проверка, — закончил Винтерсблад, стараясь дышать ровнее.
— А может, всего лишь естественные потребности? — чёрная бровь изящно выгибается, руки в перчатках начинают расстёгивать брюки Тен. — Я полгода не была в увольнении, а ты весьма привлекателен, — голос ласкает и усыпляет бдительность, тепло полуобнажённого смуглого тела распаляет, лишая контроля, — я живой человек, у меня тоже могут быть желания…
«В кардан чутьё, если мы оба хотим этого!» — Винтерсблад сделал глубокий вдох, пытаясь унять дрожь, вернуть самообладание.
— Вероятно, могут. Но сейчас их нет, — ответил он, — это выдают твои глаза. То, как ты на меня сейчас смотришь. Я не идиот.
— И как же?
— Как на свою дрессированную сороку!
И тут с тонким, едва различимым звоном лопнула невидимая струна, натянувшаяся между ними. Юна слегка отстранилась от мужчины и взглянула на него удивлённо и с уважением, уже как на равного себе. Взглянула своими глазами, с обычными человеческими зрачками. В этот момент свет от лампы упал на её обнажённую кожу, и ротный, как ни старался не смотреть ниже её лица, на миг потерял контроль, скользнув взглядом по её телу. Этого было достаточно, чтобы заметить два старых шрама: треугольный, как от штыка, — под ключицами, и длинный — на шее, словно от армейского ножа.
Проследив за взглядом капитана, Тень изменилась в лице, запахнула рубашку, спрятав под ней увечья, встала на ноги.
— Ты угадал, капитан, — сказала она привычным жёстким тоном, — это была проверка. Ты её прошёл. Свободен. И не болтай.
«Откуда эти шрамы? Такие же…» — подумал Блад, словно обратившись мыслями к Юне, и она его услышала. Посмотрела предостерегающе и мрачно.
«Они слишком стары, сам видел. Ты же разбираешься в этом».
«Я уже ни в чём не разбираюсь!»
«Вот ни во что и не лезь».
— Свободен, капитан! — сказала Тень уже вслух, и Винтерсблад, поднявшись со стула, покинул её кабинет.
О том, что его брюки так и остались расстёгнутыми, он вспомнил лишь в коридоре, когда они едва с него не свалились.
***
Следующим утром Тен появилась в абордажном коридоре в последний момент, — тогда, когда Медина объявил трёхминутную готовность. Прямая и напряжённая, в неизменных чёрных перчатках, со стальными веерами за поясом. Заняв привычное место во главе полка, она оглянулась, встретилась взглядом с Винтерсбладом.
«Держись рядом, капитан», — не приказ — просьба.
«Я всегда рядом, за правым плечом, как вы приказали перед самым первым боем, сэр».
«Мы на „ты“, забыл?»
«Я думал…»
«Не думай. Ни о чём».
— Примкнуть штыки!
Этот бой был не легче остальных. Но и не тяжелее. Однако, как мне показалось, в тот раз Тень была осторожнее, а я ощущал смутное, непонятное мне беспокойство, которое пришло откуда-то извне, а не зародилось внутри, да и вообще будто бы мне не принадлежало. Оно неприятно покалывало, как завалившаяся в ботинок песчинка, сковывало, словно китель с чужого плеча.
В самом конце боя, когда имперский дредноут был почти уже наш, кое-что произошло, и я увидел это так чётко, будто время в этот момент замедлилось.
На нас выскочил бресийский офицер, пытаясь задержать Юну на пути к гондоле управления. Я видел, как он не целясь спустил курок: Тень была слишком близко, чтобы промахнуться. Видел, как вылетела пуля из его револьвера и… Сперва мне показалось, что она вошла Тен в глаз и пробила затылок, пройдя насквозь. Но тогда бы Юна не успела разорвать своими кинжалами вражеского офицера от горла до паха. А он упал, дёргаясь в конвульсиях и истекая кровью. Тень повернулась ко мне. Судя по тому, как высоко взлетел кончик её косы — поворот был резким, а не изматывающе-долгим, каким показался мне. Она повернулась, и кулак, стиснувший изнутри моё горло, разжался: её глаз был цел. Лицо Тени всё в крови, в основном — в чужой; из рассечённого пулей виска широкая струйка течёт по скуле Юны ей на плечо, пачкает погон. Собираясь каплями на подбородке, капает на грудь.