замечательная коллизия. Всю дорогу от доков до отеля
St. Regis[142] на Пятой авеню перед нашей машиной ехал полицейский эскорт на мотоциклах с включенными сиренами! Это была восхитительная поездка, и все прохожие на улицах останавливались, разглядывая, кто едет. По-видимому, про меня много писали в газетах еще до моего появления в Америке, потому что все прохожие на улицах знали, кто я такая. Они приветственно махали руками и выкрикивали мое имя. Что ж, я уже воспринимала себя как особу королевского достоинства. Пожалуй, только тогда я по-настоящему поняла, что такое «королева экрана». Я пришла в такой восторг, что воскликнула, правда запинаясь, на своем несовершенном английском: «Какой чудесный способ путешествовать!» В самом деле, изобретательность американцев показалась мне безграничной. Они придумывали лучшие способы делать что угодно, даже ездить в автомобиле.
Каждая минута моего недолгого пребывания в Нью-Йорке была занята: то я давала интервью, то меня фотографировали, то мы отправлялись на вечеринки или в театр. Адольф Цукор, глава компании Famous Players (позже она получила название Paramount), организовал грандиозный ланч для журналистов в ресторане Sherrys. Он длился бесконечно долго. Хотя там и подавали замечательные блюда, я заказала себе только яичницу-болтунью просто потому, что обычно меня тянет в сон, если я наемся как следует… Я понимала что, поскольку там собрались все важнейшие представители прессы, мне следовало быть начеку. Кроме того, я не хотела ни говорить что-то с полным ртом, ни испортить свой макияж. Именно это, последнее, соображение неожиданно сослужило мне хорошую службу. Харриет Андерхилл[143], кинокритик из газеты New York Herald Tribune, добросовестно доложила своим читателям, что я, по-видимому, не пользуюсь макияжем, поскольку она не заметила, чтобы я за все время ланча хотя бы раз вынула косметичку и освежила свой мейк-ап. Эта журналистка оставалась моим верным другом до дня своей смерти. Именно она познакомила меня с блистательным молодым человеком по имени Ричард Уоттс-младший, который позже стал театральным критиком в той же New York Herald Tribune, а сейчас пишет статьи для New York Post. Когда у нас завязался интересный разговор о Максе Рейнхардте, он был настолько тактичен и вежлив, что ни разу не поправил меня, когда я называла его «месье Джуниор», то есть «господин Младший»…
Во время ланча мистер Цукор в какой-то момент отвел меня в сторонку, чтобы я дала особое, эксклюзивное интервью энергичной темноволосой молодой женщине по имени Луэлла Парсонс[144]. Она удивила меня, рассказав любопытную историю про Чарли Чаплина. Оказывается, когда тот вернулся из поездки по Европе, она спросила его, что он мог бы назвать самым прекрасным из увиденного там. Мгновенно, не моргнув глазом, он выпалил: «Полу Негри».
Еще я узнала от нее, что на этом же рейсе Majestic со мною в Нью-Йорк приехала Мэйбл Норманд[145], которая описала меня Луэлле самым благоприятным образом. К сожалению, я не познакомилась с Мэйбл во время путешествия через океан, ведь я уже давно, начиная с первых фильмов, восторгалась ее блистательными комическими ролями. Кроме того, так редко встречаются актрисы, хорошо отзывающиеся о своих коллегах… Мне запомнился еще один ланч, который дал в мою честь Фрэнк Крауниншилд[146], издатель журнала Vanity Fair[147]. Фрэнк был одним из американцев, с кем я виделась еще в Берлине, и он сдержал свое слово, данное тогда, что устроит встречу со мною и пригласит самых интересных людей в Нью-Йорке, чтобы я познакомилась с ними. Этот прием со званым завтраком состоялся в Coffee house, особенном клубе, членом которого мог стать только тот, кто внес значительный вклад в любую из сфер искусства. Крауниншилд был его основателем и президентом. Во время этого приема моим переводчиком был Гилберт Миллер, выдающийся продюсер, с кем я также познакомилась в Берлине. В тот день я еще не знала большинства присутствовавших, но когда сегодня смотрю на их список, то не могу не удивляться, сколько же знаменитостей пожелали встретиться и познакомиться тогда со мною. Среди них были: Этель Бэрримор[148], Яша Хейфец[149], Джордж Джин Нэйтан[150], Хейвуд Брун[151], Карлотта Монтерей[152] (впоследствии она стала женой Юджина О'Нила), Александр Вулкотт[153], Мари Темпест[154], Конде Наст[155], Джеральдина Фаррар. С последней мы снялись в кинофильмах о Кармен, и она любезно признала, что мой фильм удался гораздо лучше, на что я ответила: «Если бы в кино был звук, то ваш восхитительный голос оперной певицы заставил бы меня краснеть». Оказалось правдой все, что я когда-либо слышала про американскую экспансивность. Многие изо всех сил старались проявить доброжелательность и гостеприимство. Отто Кан[156], знаменитый покровитель оперного искусства, пригласил меня в свою ложу в Метрополитен, чтобы услышать Марию Ерицу[157] в «Тоске».
Невероятные драгоценноти и наряды, какие я увидела в тот вечер в первом ярусе лож (его потому и называли «бриллиантовой подковой»), несомненно были ничуть не хуже всего, что мне доводилось лицезреть в варшавской Императорской опере.
Супруги Цукор относились ко мне как к родной дочери. Миссис Цукор водила по магазинам и каждый день звонила по телефону, справляясь, здорова ли я и не грущу ли по своему дому. Ее муж, Адольф Цукор, оказался человеком весьма великодушным, да и вообще обладал исключительными качествами. В последующие годы я неизменно обращалась прямо к «папе Цукору» всякий раз, когда требовался совет или возникали какие-либо проблемы.
Я была особенно рада, когда они сводили меня на представление «Зигфелд фоллис»[158], которое отличалось роскошными, фееричными номерами. Они по праву стали весьма знаменитыми во всем мире. Я много слышала о легендарных американских красавицах, однако никак не ожидала увидеть стольких на одной сцене. Меня восхищали эти обворожительные танцовщицы, от кого ожидали лишь умения по-королевски двигаться на подмостках, демонстрируя свои прелести благодаря невероятно откровенным декольте.
В середине представления на сцене появился Уилл Роджерс[159], который, размахивая лассо, развлекал зрителей своим знаменитым монологом про актуальные события в стране. Конечно, я еще недостаточно хорошо знала английский, так что очень многого не понимала и вскоре уже не могла следить за смыслом его слов. Вдруг меня ослепил яркий свет прожектора, так как луч направили прямо на нашу ложу. Уилл вышел на край сцены, к софитам, и, глядя в нашу сторону, произнес целую речь, явно имевшую отношение ко мне. Судя по тому, как зрители аплодировали и выражали свой восторг приветственными криками, он говорил про меня что-то очень хорошее. Миссис