— И тем не менее, это правда, — произнесла мать, отнимая ладони от лица. — Рогир принял тебя, но ты не от него.
— Кто? — только и смогла выдавить Алекто. — Кто мой настоящий отец? Где он?
— Я убила его.
Алекто окаменела.
— Вы не женщина, а чудовище, — выдавила она. — И произвели меня на свет, чтобы мучить.
Мать поднялась.
— Я произвела тебя на свет, чтобы оберегать. Даже от самой себя.
— Что вы сделали со Сверром? Где он?
Мать уже двинулась к двери.
— Тебе лучше забыть о нем. Он уже о тебе забыл.
Вместе со звуком захлопнувшейся двери оборвалось и сердце Алекто.
* * *
— Каутин.
Брат зашел в комнату бочком, неся перед собой поднос.
— Как я рада, что ты здесь.
Он избегал смотреть на нее.
— Тебе нужно поесть.
— Я не хочу есть. Я хочу выбраться отсюда.
— Ты ослушалась мать.
— Неужто ты с ней заодно?
— Как ты не понимаешь, — рассердился он, — мы все заодно. Вся семья. А ты поступила глупо, сбежав и связавшись с одним из врагов короны. После всего, о чем об огнепоклонниках говорили.
— Сверр ничего плохого не сделал. Он и его семья живут уединенно и никого не трогают, ты должен понять…
— Я лишь понимаю, что еще после того случая с волками, когда мать велела тебе бежать, а ты ослушалась, тебе следовало внять ее словам, а не оступаться снова и снова.
— Какого случая с волками?
Каутин осекся.
— Ничего, забудь.
Брат принялся выкладывать принесенное перед Алекто, но она схватила его за руку.
— Каутин, объясни, что ты имеешь в виду?
Он вздохнул, поглаживая апельсин кончиками пальцев.
— Мать велела не говорить.
— О чем?
— Что те разбойники, которые перехватили нас по дороге сюда, погибли. Их растерзали волки — мать сказала, это произвело на тебя слишком большое впечатление, и поэтому ты потеряла сознание, и не нужно тебе об этом напоминать.
Алекто ошеломленно молчала.
— Но я ничего не помню. Хочешь сказать, что волки растерзали всех тех людей, а я лишилась чувств?
Каутин кивнул.
— Это из-за меня… — прошептала она.
— О чем ты? — нахмурился он.
— Ты не понимаешь… те волки, они как будто услышали меня. А потом на днях король — мы с ним говорили со зверями, и…
Каутин вконец рассердился.
— Если это уловка, чтобы выйти отсюда…
Алекто быстро на него посмотрела.
— Ты должен мне помочь.
— Нет, — решительно помотал головой он.
— Каутин, я знаю, в глубине души ты мне сочувствуешь. Вспомни леди Готелинду — что если бы тебе запретили с ней видеться?
— Мне бы не запретили, потому что поведение леди Готелинды безупречно.
— Каутин, пожалуйста. Мне нужно увидеть Сверра. Вдруг с ним что-то сделали?
Каутин вздохнул.
— Я не должен этого делать.
— Не должен.
— Но я люблю тебя.
— Любишь.
— Поэтому…
Он порылся в кармане и качнул в пальцах ключик. Алекто радостно его схватила.
— Ты лучший на свете брат, — чмокнула она его в щеку.
* * *
Сверр сидел на полу темницы спиной к ней. Алекто бросилась вперед и схватилась за прутья.
— Сверр.
Спина напряглась, но он не обернулся.
— Уходи, — произнес он бесстрастно, как в их первые встречи.
— Что? — замерла она. — Никуда я не уйду. Прости, что не приходила. Я не могла. Мать не пускала. Но я никогда тебя больше не оставлю. Я теперь вся твоя: душой и телом.
Он издал сухой звук — не то смех, не то ли кашель.
— Если я тебе нужна…
— Ты мне не нужна, — последовал ответ.
Внутри собравшейся открыть рот Алекто все застыло.
— Что ты такое говоришь… Это ведь они, это они тебя заставили так сказать, да?
— Думаешь, та ночь что-то значила? — так же равнодушно продолжил он. — Мне просто было любопытно, каково это… поиметь дочку лорда. И знаешь, ты ничем не отличаешься от деревенских девок…
— Зачем ты это говоришь? Я не верю…
— Не верь. Я же говорил, что ты идиотка.
Алекто затрясло от слез. Она подхватила с пола какой-то черепок и швырнула ему в спину.
— Трус, — Он вздрогнул от удара, но не обернулся. А Алекто уже метнула следующий: — Ты просто жалкий трус. Даже не мог сказать мне это в лицо, — Она опять занесла руку, но тут он вдруг одним рывком вскочил и впечатался в решетку, обхватив прутья, так что их лица оказались совсем рядом, и Алекто отшатнулась.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Что они с тобой сделали? — прошептала она, и слезы застряли в глазах.
Глаза напротив были абсолютно пусты — цвета холодного пепла: ни зрачков, ни голубой радужки, только бездонная пустота.
И из этих страшных глаз тоже текли слезы.
— Не они. Я сам… Выгорел… Огонь ушла… Помнишь, я говорил, что огонь не прощает измен…
Из ее горла вырвалось рыдание. Алекто схватила стискивающие прутья пальцы и принялась покрывать их судорожными поцелуями.
— Это я. Я во всем виновата. Прости меня, прости.
И так же судорожно принялась целовать его погасшие глаза. Он тоже целовал и тянулся, и сжимал ее щеки в ответ.
— Я не жалею, Алекто, — твердил он между поцелуями, такими же торопливыми, жадными и полными отчаяния, как и ее — ни мига ни о чем не жалею. Если б мне дали выбор, я повторил бы все снова.
— И я, — задыхаясь, бормотала она. — Любимый… единственный… мой.
Он с мучительным стоном оттолкнул ее от себя:
— Нет. Ты что, не понимаешь? Тебе нельзя со мной. Я нищий отброс, который даже свою женщину теперь защитить не может. Ты должна уйти.
— Только если ты пойдешь со мной…
— Я теперь конченый человек, не вспоминай обо мне.
— Я найду выход.
— Алекто…
— Найду, — упрямо повторила она, быстро коснулась его губ своими в последний раз и поспешила на выход, где ее поджидал Каутин.
* * *
— Что мне делать?
Мужчина с белыми глазами смотрел, как я расхаживаю туда-сюда.
— Я предупреждал…
— Алекто была с ним, а значит теперь ее дар Морхольтов не пробудится, а дар Скальгердов угаснет. Что мне делать? — повторила я.
— Ты ничего не можешь сделать. — Бодуэн двинулся по розарию, протягивая кончики пальцев к цветам и останавливая их в полудюйме, как если бы исходящее от них легкое сияние могло навредить им.
— Я знаю, — остановилась я. — Место, на котором соединились Праматерь и Огненный бог, и их любовь породила Покровителей… Если бы я принесла на нем жертву и попросила разорвать их связь…
Меня прервал сухой смех.
— Любовь?
— Да… — Я непонимающе посмотрела на Бодуэна.
Он вздохнул и двинулся ко мне.
— Боюсь, все было несколько не так, как в общеизвестной легенде, Хамелеонша.
— Что ты имеешь в виду?
— Позволь…
Он протянул руки, и я чуть кивнула. Виски окутало тепло, вслед за которым…
Меня швырнули на знак. Грудь разрывалась от страха, в уши вгрызались барабаны, а толпа махала в такт шагам того, кто приближался ко мне. И ужас превратил меня в скорчившееся существо. Все, что я знала: надо бежать. Но руки скованы, и еще сестра… она была там, в толпе. Ее могут найти люди Огненного бога, и тогда… Взгляд упал на пику стражника. Дева должна достаться Огненному человеку невинной… Руки потянулись к копью…
Обжигающая боль и распахнутые глаза выбежавшей из толпы сестры…
А следом множество искр, выплеснувшихся в людей и оставшихся гореть маленькими огоньками в них и в земле…
Я отшатнулась от Бодуэна, тяжело дыша.
— Кто та девочка? Младшая, которую положили на алтарь?
— Это и есть Праматерь Покровителей.
— Так огнепоклонники не мешали ее соединению с Огненным Богом…
— Они его и устроили, фактически принесли в жертву, — кивнул Бодуэн. — И те искры попали в них. Попали в таких, как огнепоклонник Алекто, обязав их хранить непорочность за то, что они совершили. Поэтому за ним и не стоит Покровителя: огонь в нем происходит напрямую от Огненного бога.