— И тогда мы с Ингрид увидели его величество лежащим возле дерева и поспешили на помощь, — докончила Алекто, усаживаясь на заснеженный борт фонтана.
— То есть вы прогулялись так далеко? — удивилась леди Рутвель.
— Да, мы просто шли и шли, болтая, и не заметили, как забрели к тому дереву — Алекто принялась беспечно лепить из снега розу, как когда-то Каутин.
— А что же его величество? — леди Рутвель присела рядом. — Оценил заботу Ингрид? И вашу, конечно же?
— Вряд ли, — пожала плечом Алекто и, подбросив, ударом ладони разбила розу. — Кажется, он пребывал в беспамятстве и никого не узнавал.
Лицо фрейлины стало задумчивым.
— О, вы зашили платье?
— Что? — леди Рутвель растерянно заморгала.
— Вот в этом месте у вас была дырочка, помните?
— Ах да, — фрейлина прикрыла это место и повернулась к отцу. — А вы что думаете о произошедшем с его величеством, лорд Уилфред?
— Я думаю… думаю, тебе нужно поменьше общаться с такими, как эта Ингрид, Алекто, — пропыхтел он, опускаясь с другой стороны и неловко отставляя ногу, так что можно было догадаться, что она все еще побаливает.
— Отчего же? — неожиданно резко спросила леди Рутвель. — Только оттого что она служанка?
— Именно, миледи. Негоже говорить о ней, как о подруге.
— Но она почти стала ею. Она очень помогла, — запальчиво воскликнула Алекто.
— Понимаю, милая, но на то Праматерь и создала разные слои, чтоб они не перемешивались, — заметил отец, заворачивая палкой снег в маленькую воронку, словно иллюстрируя свои слова.
— Ингрид — достойный человек и не становится менее достойной от того, что на ней рабочая котта, — заметила Алекто, вставая.
Леди Рутвель и отец тоже поднялись. Они продолжили прогулку, больше не касаясь этой темы, и вскоре настроение Алекто выправилось.
Через некоторое время она оставила их, отговорившись тем, что хочет немного пройтись. В переднем дворе она накинула на голову капюшон и, убедившись, что никто на нее не смотрит, выскользнула за ворота.
В дороге взволнованное настроение не развеялось, и в Белый город она вбежала.
При виде ее Сверр поднялся — он сидел под аркой перед огнем, как и в прошлый раз.
— Алекто?..
От удивления он даже не успел принять свой обычный отстраненный вид.
— Что ты здесь делаешь?
— Хотела повидаться, — быстро приблизившись, она радостно на него посмотрела. — Мы с отцом и леди Рутвель — это одна из фрейлин — гуляли. Сейчас все в замке заняты снятием украшений, сборами и разговорами о том, что случилось на День рождения его величества, которых хватит на год вперед.
— А что случилось?
— Неважно. Все это… странно. А ты… — обернувшись, она заметила, что на них смотрят.
— Я как обычно. Но ты, наверное, замерзла.
Она тронула плащ и чуть кивнула. Сверр жестом пригласил ее проследовать к жилищу в стене.
По дороге Алекто краем глаза заметила обнаженного по пояс человека в одном из других.
— На чем он лежит?
— На извести, — бросил Сверр, тоже скользнув по нему краем глаза.
— Но… зачем? — изумилась Алекто. — Похоже, это больно.
— Часть из нас верит, что это отпускает грехи.
— А ты?
— А я нет.
Алекто, пригнув голову, вошла в жилище Сверра. Там горел — в кольце из камешков, — огонек. А в потолке было отверстие, куда уходил дым. На глиняном полу помещался нехитрый скарб и ложе, прикрытое шкурой.
Заметив взгляд, который Алекто кинула на вторую половину его лачуги, Сверр пояснил:
— Там прежние жильцы держали скот. Но у меня его нет.
Ее вдруг охватило смущение. Она поняла, что пришла в дом к молодому едва знакомому мужчине. Пусть и принесшему обет блюсти себя, но все же мужчине. Хотя Сверра можно было считать почти клириком. Успокоив себя так, она присела возле огонька, к которому он жестом ее пригласил.
— Ты сегодня такая, потому что…
— Вчера кое-что произошло, — быстро произнесла она.
— Это как-то связано с ритуальной фигуркой и тем, что я рассказал?
— Нет, не думаю… не знаю. Я просто… почувствовала себя другой. И так, будто весь мир слышит меня. Это было непередаваемо, Сверр. Как будто пробудилось то, что так долго болело во мне, и о чем я не подозревала, — Алекто не могла подобрать слов, но он, кажется, и так понял.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ясно. Примерно так я чувствую себя, когда огонь со мной.
Они помолчали.
— Расскажи, что еще ты помнишь о своем детстве? — попросила Алекто.
— Почти ничего, даже своего имени…
— Как? — удивилась она.
— Сверр — это значит "не знающий покоя". Когда я только появился здесь, тут был один человек, который стал в некотором роде моим… наставником. Тогда все называли меня Безымянный — у многих не было имен, или он их позабыли. Но мне так хотелось свое, что я попросил его дать мне имя. Он нарек меня Сверр, сказав, что судьба таких, как я, не знать покоя. Я был рад и ему, и огню оно тоже понравилось.
Алекто украдкой взглянула на Сверра, чье лицо сейчас было озарено отблесками. Он провел ладонью над огнем, и языки потянулись за его пальцами, словно не желая отпускать, а потом разочарованно плеснулись обратно.
— Как ты это делаешь?
— Сам не знаю, — пожал плечами он, — просто без огня я… пустой.
— И я без того вчерашнего чувства тоже, — поддержала Алекто. — Ты много знаешь об огне?
— Это она много знает обо мне.
— Она? — Алекто вспомнила, что он и в прошлый раз говорил об огне странно.
— Огонь — это женщина, — пояснил он. — И, как женщина, не прощает измен.
Алекто недоверчиво взглянула на него, но задавать вопросов не стала.
А потом он протянул руку и предложил отвести ее в замок.
* * *
Когда Алекто вернулась в покои, отец уже спал в передней комнате. Мать спросила, где она была, и Алекто ответила, что ходила с одной из фрейлин к розарию.
Потом к ним заглянул Эли. Он поиграл немного с вульписом и уже собрался уходить, как вдруг что-то звонко покатилось по полу.
— Держи, это твое, — начала было Алекто, подняв предмет, и с удивлением уставилась на монету в своей руке.
— Откуда она у тебя?
— Мне… подарили.
Мать тоже приблизилась. Нахмурившись, она повертела монету, провела по аверсу.
— Кто мог подарить тебе монету с королевским профилем? И за что?
Эли покраснел.
— Я не могу сказать.
— Почему не можешь?
— Я пообещал не говорить.
— Эли, ты должен говорить нам правду, — настойчиво потребовала мать.
Эли мучительно побледнел.
— Я не могу, — шепотом повторил он, — я пообещал не говорить ни вам, ни Алекто, а обещания ведь нужно сдерживать, верно?
— Первое, что ты должен делать — это хранить верность семье, — строго заметила мать.
Эли стоял, опустив голову и покраснев так сильно, что глаза и даже волосы стали влажными. Алекто стало его жаль.
Внезапно он встрепенулся.
— Я знаю, что делать.
— Куда ты? — крикнула вслед мать, но он уже выбежал из покоев.
Вскоре он вернулся, ведя за руку Каутина. Мать вскинула брови.
— Я пообещал не говорить ни вам, ни Алекто, но про Каутина речи не было, — восторженно заявил он и тут же принялся что-то громко шептать брату на ухо, прикрываясь ладошкой.
— Он говорит, что она спрашивала, нравится ли Алекто его величество, — начал Каутин и нахмурился. Эли активно закивал и продолжил что-то тараторить шепотом. — А еще спрашивала, что вы, миледи, — посмотрел Каутин на мать, — обсуждаете с его величеством, и… что? Повтори? — Эли, фыркнув, повторил, возмущенный медлительностью брата. — Аа… и еще что-то про свободу, но Эли не запомнил, — докончил Каутин, выпрямляясь.
— Кто это спрашивал? — потребовала мать.
Эли, встав на цыпочки, шепнул два слова Каутину.
— Леди Рутвель, — произнес тот, глядя матери в глаза.
Мать долго не отвечала.
— Хорошо, — произнесла она наконец. — Ты можешь идти, Каутин. А ты, — повернулась она к Эли, — сделаешь для нас кое-что.