и ведет плечами. Плечи болят. Его заковывают в наручники, когда выводят из подвала; отекшая от ударов лопатка привыкает к особо болезненному положению, но каждый раз воет с новой силой, когда он пытается размять затекшую спину или руки.
Возможно, Басир пытается понять, давно ли епископ ввязался в гонку за оттисками: случайно ли он впряг Рида в это дело или тот стал приглашенной звездой, выписанной на этот конкурс талантов специально из-за границы?
Самым безобидным здесь кажется — вот же скука — сказать правду, и Рид, пытаясь найти оптимальное положение для своего ноющего во всех местах тела, тянет:
— Переговоры с одними партнерами закончились неудачно — вот и решил взять отпуск и съездить домой на пару деньков.
Единственный минус: за витиеватой метафорой Басир может догадаться, о ком идет речь, совершить своей рукой в перстнях один звонок — и вот Рид уже снова отстреливается от своих очаровательных друзей (если считать искусственный глаз Руссо очаровательным).
Единственный плюс: скорее всего, к моменту приезда «Вольто» Рид будет находиться к земному ядру чуть ближе, чем сейчас.
— Любишь наживать себе врагов, мальчик?
Рид — да, Рид любит, с Ридом все понятно. Вот что неясно, так это почему все люди за шестьдесят так любят называть окружающих мужиков мальчиками.
Ольберих Басир относится к нему как к мелкому пятну на хорошем дорогом ковре — мешает, раздражает, но в любой момент можно сдать в химчистку. Рид для него — мелкая помеха в плане. Тот пацан дядюшки Эчизена, которого плохо воспитали.
— Это не я, так случайно получается, — заявляет Рид и ни капли не врет.
— Видимо, любишь… раз зачем-то пришел ко мне без приглашения.
Ага, думает тот. Пятно на ковре. Точно.
Под барабанную дробь и фанфары они добираются до основной темы разговора.
Спокойная уверенность Басира только подтверждает то, о чем Рид думал три дня в подземельях этого замка: слив про скрижали — дезинформация. Простой и гениальный план из тех, которые никак не даются самому Риду: пустить утку насчет местоположения оттисков и подождать, кто явится на огонек.
Рид хмыкает себе под нос.
Трудно сказать, ждет Басир чего-то или просто выдерживает интригующую паузу, но Рид решает промолчать. Диалог сворачивает на очень опасную дорожку. На словах епископ отказался от гонки за оттисками — и вот на следующий же день Рида, всего такого красивого, ловят с поличным прямо над не успевшим остыть трупом неудавшегося ограбления.
Рид работал на епископа десять лет. А требуется-то всего-навсего сложить два и два: Рида, стрелявшего во славу божью в порту, и Рида, грабившего при поддержке анонимных доброжелателей Хамайма-Тауэр. Додуматься смог бы даже Шестакофф Андрей: Рид здесь был из-за епископа и для епископа.
— Я о тебе кое-что слышал, юноша. — Басир совершенно расслабленно достает из внутреннего ящика стола блестящий портсигар, бликует им в лучах солнца и кладет рядом с пистолетом. На столе Рид замечает красивую, инкрустированную камнями гильотину в резной подставке. — Но даже если половина из этих разговоров — правда, сомневаюсь, что ты смог бы забраться так высоко в Тауэр в одиночку. Расскажешь, с кем ты был?
— Я что, выгляжу как самый компанейский парень в Джакарте? Один, конечно, — тут же отвечает ему Рид. — Я вообще работаю один. Всегда особняком. Хожу бобылем. Никому не доверяю. Как Бэтмен.
Сам отключил тепловизоры, сам влез через окно, сам подорвал сейф, сам спрыгнул с крыши, сам кинул себя на растерзание охране, да, Кирихара?
— Понятно, — кивает Басир, совершенно не обращая внимания на его придуривание. Он занят тем, что, надев на пальцы гильотину, аккуратно обрезает толстую сигару. Вжух — и кончик валится на декоративное блюдце. Тут же появляется все тот же громадный белый мужик и грациозно заменяет его на чистое. — Но мне все равно любопытно. Если бы ты был здесь с Церковью, они бы тебя не бросили. Значит, кто-то другой. Но кто? — Белый аккуратно подносит ему спичку, чтобы Басир мог подкурить сигару. Затем тот откидывается в кресле. — И зачем? Зачем тебе понадобился для проникновения в мою башню кто-то еще, кроме Церкви и Боргеса?
Рид даже не удивлен. Ольберих Басир, к превеликому сожалению всего криминального населения Джакарты, очень умен. Джакарта полнилась слухами — о том, что в молодости, расчищая место под свою будущую империю, он давил врагов ювелирно рассчитанными шагами. Подкупы и шантажи, силовые акции и быстрые, безжалостные рейды, выстраивание коррумпированной системы… Путь Басира на семьдесят третий этаж Хамайма-Тауэр был проложен его умом. Теперь из-за этого ума страдал весь город.
— А самая интересная часть этого вопроса… Кто согласился помочь тебе и Эчизену обокрасть меня?
Банда, чей номер разгромили Сурья и Раджаяма Чандер и которую видели с Ридом и Боргесом. Если Басир еще не выяснил, кто они такие, то собирался в ближайшее время.
«Американцы, — надо было ответить Риду. — Ну эти, улыбчивые, безвкусно одетые. С фастфудом в одной руке и пистолетом в другой. Почему с пистолетом? А они, знаете ли, правительственные агенты».
«Памулан, Джалал Сентака, G-2, 45, индекс не помню», — надо было ответить Риду.
«Убейте самого симпатичного», — надо было ответить Риду.
Вместо этого Рид говорит:
— Дедуль, вообще не понимаю, что вы тут плетете. Старческая маниакальная паранойя?
Басир прищуривается:
— Клоунада тебе никак не поможет, парень.
— Вы когда последний раз кукушечку проверяли?
— Я бы на твоем месте поумерил пыл.
— Кажется, самое время. Подсказать хорошего психиатра?
Басир откидывается в кресле и, вдыхая дым сигары, делает знак пальцами. Рид с мрачным весельем подбирается, предчувствуя новую порцию старого доброго насилия, так что, когда амбал снова материализуется из своего демонического подпространства и бьет его так, что Рид опрокидывается вместе со стулом, он ни капли не удивлен. На самом деле он вообще ничего не чувствует: на какое-то время (вечность?) мир вокруг поглощает горящая болью темнота. В себя он приходит от холодного плеска в лицо. Кажется, тому стакану, который ему так любезно предложили, все-таки находится применение.
Сквозь боль — черт, увалень снес ему пол-лица — Рид слышит: «Подними его», а потом стонет, когда стул снова ставят вертикально — вместе с его помятыми костями и мотающейся головой.