что Рид существует.
— Прекрасная справедливость, дедуля! — кричит ему Рид, когда его пытаются выпихнуть за двустворчатые двери. — Прекрасная справедливость! Скоро вы с ней тоже познакомитесь!
Он прекращает вырываться, как только захлопываются двери.
— Все, все! — говорит. — Дальше я сам! Спасибо за поддержку.
— Давай под ручку, — предлагает Девантора и противно улыбается.
Рид его игнорирует, только смотрит покровительственно, а потом демонстративно подмигивает стреляющей в них глазами секретарше.
В дверном проеме на выходе из приемной маячат внушительные спины в черных пиджаках. От стероидных обезьян в костюмах Рид ожидать чего-то хорошего не привык. Действовать нужно быстро, думать еще быстрее: из здания его выведут под присмотром как минимум пяти человек. Дальше Рид окажется в одной машине со все еще нечеловеком Деванторой и одним, а то и двумя громилами.
Если у Рида есть шанс на спасение, то ухватить его за хвост нужно в комнатушке четыре на четыре. Нужен план. В голове голос Салима говорит, что все его планы — дерьмо собачье, а голос Басира добавляет, что Салим, скорее всего, мертв. Собственный голос в голове Рида говорит, что ни хрена, нужно что-то помощнее Картеля, чтобы вынести одного святого отца Салима.
Мрачные мысли и заигрывания с секретаршей настолько поглощают его, что Рид врезается бедром в стол, снося на светлый ламинат подставку с ручками, карандашами и скрепками.
— Простите, меня тут убивать везут, совсем себя не контролирую. — Рид улыбается ей, косится на Девантору — мол, это из-за тебя мне приходится сообщать даме такие прискорбные новости — и наклоняется, чтобы помочь собрать мелочевку, но с руками в наручниках за спиной много не насобираешь. Не успевает Рид присесть, как Девантора хватает его за шиворот и тянет вверх.
— А ты веселый. Поднимайся, у меня на тебя еще много планов.
* * *
В машину его сажают четверо: серьезные, с двумя пистолетами каждый, даром что без автоматов — и это против безоружного, закованного в наручники и избитого бедняги-пленника. Рид бы обязательно съехидничал на этот счет, если бы последние новости не выбили из него любую охоту шутить.
Хотя подождите-ка…
— Ух ты, сколько у вас оружия, вы такие крутые. Драите друг другу пистолеты по одному в руку?
После этих слов в машину его уже не сажают, а заталкивают.
Из четырех остаются двое, которые усаживаются по обе стороны от него. Оба — мрачные индонезийские морды, затянутые в дешевые костюмы. Рид понимает, парни, ничего страшного, дресс-код есть дресс-код.
— Любишь же ты, когда тебе делают больно, — хмыкает Девантора, кладя локти на открытое окно и пальцем опуская на нос солнцезащитные очки.
Рид шипит ругательства, когда один из охранников грубо цепляет его наручниками за какую-то штуку, торчащую из спинки сиденья, которую он не успевает разглядеть. Теперь он не просто замурован между двух громил, но и со скованными за спиной руками. Ну и аттракцион. А можно остановить, он бы хотел вернуть деньги за билеты.
— На спину не откинешься, — оценивает Рид удобства, когда машина трогается с места. Рот вяжет от боли и крови. — Не очень-то комфортно, ребята. Ноль звезд из десяти на «Букинге».
За рулем индонезийская морда номер три — вроде незнакомая, а на пассажирском переднем уселась мерзкая индонезийская морда номер четыре — все та же, все в тех же очках. И в голосе этой последней морды столько удовольствия, что очевидно: скорая смерть Рида — это личное.
— Ну поболтай, поболтай. Перед смертью все равно не наговоришься.
Рид решает не оставлять это без внимания:
— Ты хочешь убить меня, только чтобы я не растрезвонил всей Джакарте о том, как ты любишь плавать. Ребята, слышали эту историю?
Рид решает ничего не оставлять без внимания.
Если он не выкрутится — его убьют. Как говорит Нирмана, которая любит оценивать шансы, у него их один к… сорока? Пятидесяти? В общем, удручающая математика. Тем более вряд ли Нирмана когда-нибудь еще ему что-то подсчитает.
Неуместное горе взрывается в голове ледяной волной. Он сжимает зубы под зевок Деванторы:
— Ребятам неинтересно.
— С чего это ты взял, хитрюга?
Выбраться.
— Ты все равно все переврешь. — Девантора приспускает с носа солнцезащитные очки, чтобы посмотреть на него в зеркальце заднего вида, пока водила медленно едет между рядами блестящих машин на крытой парковке.
— Возможно, я не удержусь, — выплевывает Рид, глядя ему в глаза, — и прифантазирую, что ты сдох.
— Господи, ты выглядишь жалко. Ребята, подтвердите?
И эта отсылка окончательно приводит Рида в бешенство. Он не помнит, когда в последний раз выходил из себя настолько, что это даже не получалось скрыть.
— Я твоим мудакам и тебе, выблядку, сейчас по лицу подтвержу, ты меня понял?!
— Как грубо. Не обижайтесь на него, друзья, — у Деванторы расслабленный тон, от которого у Рида чешутся зубы. Он откидывается на сиденье, удовлетворенный тем, что вывел Рида из равновесия. Урод. Рид представляет, сколько бы удовольствия ему доставило перекинуть наручники через подголовник и задушить сукиного сына. — Пак Рид считает необходимым поделиться перед смертью всем, что скопилось в его безмозглой голове.
БМВ выкатывает с парковки на оживленную улицу. Сейчас полдень и вся Сети-Буда стоит; чтобы выехать из города, им понадобится не меньше пары часов, — и Рид неожиданно для себя осознает, что он любит мертвые пробки Джакарты.
Мертвые, как он сам в перспективе.
Так себе каламбурчик.
— Тем более ему грустно, — не унимается Девантора. Он лениво открывает бардачок и принимается там копаться. — Он потерял всех своих друзей. Разом. И по своей же вине. — Он обращается к водителю: — Тебе его не жаль?
— Я тебя убью, — нежно сообщает ему Рид.
Один из охранников отвешивает ему затрещину, и гематома на правой стороне лица, набитая ботинками на трехдневном допросе, вспыхивает болью, но Рид решает, что не издаст ни звука.
— Но сначала я тебя, — в тон ему отвечает Девантора, а затем выуживает из бардачка помятую пачку жвачки и закидывает несколько штук в рот.
Удержаться на сиденье неподвижно трудно, но Рид знает, что если он сейчас дернется вперед и попытается повторить маневр с откушенным ухом,