испытывал к ней отвращения и сожалел о той боли, какую она на себя навлекла. Как она вообще могла предположить, что он будет с ней жесток или холоден?
– Как мне тебя жаль! Наверное, ты была опустошена и очень напугана.
– А еще по-детски наивна. – Она беспомощно рассмеялась. – Знаешь, пожалуй, я так и ждала бы, что он на мне женится, если бы не Марта. Во-первых, она сказала, что я не единственная любовница Кертиса, и на всех он обещал жениться. Во-вторых, заявила, что он никогда с ней не разведется, иначе лишится всех денег.
Сесиль судорожно вздохнула, залпом допила остатки виски и поставила бокал на стол. Он заметил, что рука ее заметно дрожала.
– А в-третьих, она сказала мне такое, что я без разговоров подписала все бумаги и отдала им то, что они требовали.
Сесиль на мгновение замолчала, чтобы выровнять дыхание, сбившееся от нахлынувших воспоминаний. Она словно заново переживала весь тот ужас и чувствовала беспомощность.
– Поскольку я не достигла совершеннолетия, Кертис, как мой единственный родственник, мог отправить меня в сумасшедший дом, если бы я не согласилась на их условия. Марта сказала, что судью будет легко убедить в моей нестабильности и неспособности воспитывать ребенка. Какой вес могло иметь слово эмигрантки, говорившей на ломаном английском и не имевшей средств к существованию, против слов уважаемых обществом Кертиса и Марты. Меня бы обвинили и в безнравственности, заявив, что я забеременела неизвестно от кого. Марта и вовсе грозилась забрать моего ребенка сразу после рождения, и я больше никогда бы его не увидела.
– О господи!
Сесиль смахнула тыльной стороной ладони выступившие слезы, и перед ее затуманенным взором тут же возник белоснежный носовой платок. Поблагодарив Гая и вытерев глаза насухо, она взяла себя в руки и продолжила:
– Условия диктовала Марта. Мне пришлось подписать составленные Кертисом документы в обмен на ежеквартальные выплаты, но, чтобы их получать, мне нужно было переехать в Америку и там оставаться, чтобы не создавать им проблем. – Сесиль пожала плечами. – Для меня это был единственный выход, поэтому я все подписала.
Гай крепко держал Сесиль за руку, и взгляд его карих глаз светился таким сочувствием, что ее сердце рвалось на части. Она закрыла глаза свободной рукой и больно ущипнула себя за переносицу: слезы никак не хотели останавливаться.
– Я жила в Бостоне под именем мисс Трамбле – вдовы погибшего на войне солдата, покинувшей Англию, чтобы произвести на свет ребенка и начать новую жизнь, – но… но ребенок родился слишком рано, чтобы выжить.
Сесиль сжала виски точно тисками, но это не помогло остановить слезы. Встав со своего места, Гай опустился на кресло с ней рядом, обнял за плечи и прижал к своему большому сильному телу.
Носовой платок выпал из ее рук, он поднял его и отер мокрые щеки.
– Ты пережила ужасные времена…
Гай поцеловал ее волосы, и от этого прикосновения нежных губ любимого мужчины железная выдержка Сесиль дала сбой.
Она зарыдала, позволив наконец пролиться тем слезам, что скопились за прошедшие годы, а Гай сжимал ее в объятиях и шептал что-то успокаивающее до тех пор, пока Сесиль не выплакалась.
Наконец, обессиленная, она откинулась на спинку кресла и осмелилась взглянуть на Гая из-под мокрых ресниц.
– Я просто развалина.
Приподняв согнутым пальцем ее подбородок, Гай возразил:
– Нет, ты одна из тех счастливиц, что выглядят еще красивее, когда плачут. Но какой бы красавицей ты ни была, я не хочу видеть тебя в печали, дорогая. Является ли твое прошлое с Бланшаром… ребенок… причиной отказа выйти за меня замуж?
– Большей частью.
– А другая часть?
– Сегодня я все видела. Пусть ты больше и не герцог Фейрхерст, но в свете тебя все равно воспринимают как своего. Если ты захочешь вернуться, тебя примут с распростертыми объятиями, а вот я никогда не стану частью твоего мира.
– Но, кажется, сегодня ты прекрасно справилась, дорогая. Я даже смог дважды с тобой потанцевать.
– Это необычное мероприятие. И я была для всех как экзотическая зверюшка. К тому же бал устраивали Марианна и Син. Кто еще пригласил бы тебя и твою жену – цирковую артистку к себе в дом? А я не собираюсь бросать работу и продолжу руководить цирком, потому что так зарабатываю себе на жизнь.
– А ты никогда не думала стать женой фермера? – спросил Гай с такой надеждой в глазах, что Сесиль ужасно не хотелось его разочаровывать. И все же…
– Я хочу быть с тобой, – заверила его она, – но мне совершенно не хочется возвращаться в Америку. Что же касается замужества… Что ж, возможно, когда-нибудь, но…
Сесиль осеклась, не желая озвучивать свои страхи, и он продолжил за нее:
– Но ты вполне оправданно опасаешься отдать себя и все, ради чего столько работала, мужчине. Я понимаю. Правда. Но решение есть. Мы останемся здесь и будем жить как раньше.
– И ты будешь счастлив так жить?
Гай притянул Сесиль к себе и едва не лишил рассудка своим долгим глубоким поцелуем, а когда отстранился, она едва смогла перевести дыхание.
– Я уже счастлив. Ты можешь не верить, но мне нравится работать с тобой на арене. Моя мать и, без сомнения, остальные члены семьи наверняка хотели бы, чтобы я занимался чем-то другим, но проблема заключается в том, дорогая, что ни одна другая работа меня не привлекает. И отвечая на твой вопрос, добавлю: я буду счастлив жить любой жизнью до тех пор, пока в ней есть ты. К тому же, должен признаться, я очень привязался к одной маленькой бродяжке.
Сесиль засмеялась сквозь слезы:
– Да, Кэт очень расстроится, если ты переедешь в Америку.
– Тогда давай сойдемся на том, что я останусь, ладно?
Она кивнула.
– Мне не дает покоя еще кое-что.
Сесиль ощутила привычный приступ страха, охватывавшего ее всякий раз, когда кто-то хотел задать ей вопрос личного характера, но потом вспомнила, что уже рассказала Гаю худшее.
– Можешь спрашивать что угодно.
– Твое имя. Насколько я понял, тебя зовут Манон Сесиль Бланше. Так почему ты называешь себя Сесиль Трамбле?
– А, ты об этом. Я всегда предпочитала, чтобы меня называли Сесиль. Что же касается фамилии Трамбле, я взяла ее, чтобы мой кузен не жаловался, будто я пачкаю имя Бланше, а, стало быть, и его собственное, тем, что работаю в цирке. Трамбле – девичья фамилия моей матери, так что я недолго выбирала.
– Значит, отец дал тебе имя Манон в надежде, что ты продолжишь его дело?
– Да. В детстве я ненавидела имя Манон и настаивала на том, чтобы меня звали Сесиль, но теперь оно стало мне нравиться.
– Ну и как ты предпочитаешь, чтобы я тебя называл?
– Сесиль или как-нибудь ласково.
Гай рассмеялся, а она попыталась подавить зевок, но не слишком успешно.
– Давай-ка я уложу тебя в постель, дорогая. Тебе просто не по