я был готов с тех пор, как ты сидела за столом в Го в хлипкой ночной рубашке и пыталась притвориться, что ты принадлежишь мне.
— Я никогда не пыталась притворяться, дурачок. Я знала, что буду выделяться, и гордилась этим.
Она засияла, и в тот момент я никогда не видел ничего столь чудесного, ошеломляющего, и к черту это. Я стер остатки пространства между нами, припав своими губами к ее губам.
Какое-то мгновение мы просто вдыхали друг друга. Воздух между нами потрескивал, как фейерверк. Ее губы были мягкими и теплыми, податливыми по сравнению с остальными.
Каждая клеточка моего тела покалывала.
Казалось, мы слились воедино, и я жаждал большего.
Медленно — чертовски медленно — я приоткрыл ее рот и провел языком по нижней губе.
Она издала тоненький стон, и я вспомнил, что говорила мне Табита перед тем, как я отправил ее в ад… Фэрроу не любила. Не способна на чувства.
Ей не о чем беспокоиться.
Ее сердце не разобьется.
Но мое?
Язык Фэрроу нашел мой и скользнул в рот, прогоняя мысли. Ощущение было неловким и даже неудобным.
Чужой орган в моем теле заставлял кожу на шее вздрагивать.
Я застыл на месте, но Фэрроу не отступала. Она провела ногтями по моей коже головы, вызывая блаженную дрожь по позвоночнику.
Она не спешила вынимать язык из моего рта. Только после того как она отстранилась, я понял, что мне чертовски нравится иметь ее часть внутри себя.
Я взял себя в руки, сжал ее плечи и стал безудержно целовать. Наши рты боролись, причмокивая и прикусывая, целуясь и рыча.
Я глотал каждый ее стон и хныканье, держа ее за волосы и прижимая к стене. Мы оба спотыкались об отброшенные одеяла и разбросанные подушки, смеясь в поцелуе.
Я хотел поглотить ее. Съесть ее целиком, а потом облизать пальцы.
— Рай, — решил я, и мой язык стал гоняться за ее языком внутри ее рта, кружась и лаская, добираясь до каждого уголка. — Ты на вкус как рай.
Мои пальцы переместились с ее волос, а руки обхватили ее нежное горло. Я наклонил ее голову, целуя ее шею.
Она была такой хрупкой в моих руках, выгибаясь бедрами навстречу моему твердому члену. Я дрожал от предвкушения, готовый трахнуть ее сквозь стену и в другое измерение, я был так возбужден.
Ее рот нашел мой, и мы снова поцеловались так, будто от этого зависела наша жизнь.
— Одежда. — Она вцепилась когтями в мою рубашку, тяжело дыша. — Она нам не нужна.
Я был с ней полностью согласен. Она начала рвать мою рубашку на пуговицах, когда дверь внизу распахнулась и хлопнула о стену.
— Я вернулась.
Регина вернулась.
Отлично.
В одно мгновение Осьми оттолкнула меня.
Я попятился назад, расстроенный, возбужденный и чертовски напряженный.
— Мы не можем этого сделать. — Фэр вытерла распухшие, покрытые синяками губы. — Никто не должен знать, что я кручусь с помолвленным мужчиной.
— Помолвка — это чушь, — напомнил я ей.
Эйлин только вчера сообщила мне, что хотела бы вернуться в Нью-Йорк, как только позволит наш график.
— Нет, твои отношения — это чушь. А вот помолвка — вполне реальна.
Она была права.
Я уставился на нее, расстроенный и раздраженный. Хриплые голоса внизу не оставляли места для сомнений — Табита ввела Регину в курс дела.
Фэрроу потерла лицо и зарычала.
— Чего ты хочешь, Зак?
Я хочу еще немного понежиться в твоем тепле, чтобы, вернувшись в свою холодную, оцепеневшую жизнь, не замерзнуть.
— Я хочу, чтобы мы выполняли обещания друг друга. — Я поцеловал ее в макушку, на мгновение остановившись, чтобы дать возможность тайному аромату ее тела проникнуть в мой организм. — Исправь меня, Фэрроу.
Каждая секунда, когда она приближалась к тому, чтобы освободиться от Веры и сводных сестер, еще больше отдаляла нас друг от друга. В тот момент, когда я буду ей больше не нужен, она уйдет.
И что с того, что она уйдет?
Я вернусь к своему мирному, спокойному существованию.
Структурированное, безжалостное и одинокое.
Безжизненное.
43
ФЭРРОУ
Фэрроу:
У нас прорыв в отношении завещания отца.
Фэрроу:
Я точно смогу оспорить его.
Фэрроу:
Ари?
Фэрроу:
Ты там?
Фэрроу:
Ты уволена как мой лучший друг.
Фэрроу:
Ладно, нет.
Фэрроу:
Но вернись.
Ты мне нужна.
44
ФЭРРОУ
Через два дня после своего дня рождения я вернулась к мытью унитазов и протиранию окон.
Мои колени скребли по кафелю ванной комнаты в гостевой комнате Зака, когда я заливала отбеливатель в унитаз, которым никто не пользовался по меньшей мере десять лет. Химия жгла мне нос и жгли глаза.
Зак бродил по дому, словно взбесившийся фантом, лаял приказы и отбрасывал мрачную, грозную тень на Натали и остальных сотрудников.
С утра он не делал никакой работы, вместо этого заглядывал в разные комнаты, между которыми я порхала, и требовал рассказать, что я хочу съесть на обед, какие у меня планы на послерабочее время и можно ли провести время вместе.
Я полагала, что "провести время вместе" — это код для того, чтобы тереться гениталиями до тех пор, пока не вспыхнет огонь.
К своему стыду я не находила такую перспективу слишком пугающей. Да, он был помолвлен, но я читала толстый контракт с Эйлин на его столе.
Ни один из них не хотел жить в одной комнате, прикасаться друг к другу или даже сожительствовать в одном штате. Я даже была посвящена в их разговоры.
Они были похожи на престарелых братьев и сестер, которые с трудом терпят друг друга из-за взаимного интереса к разделу жирного наследства.
И все же что-то елозило в моих внутренних органах, пожирая меня изнутри и снаружи, по одному кусочку за раз.
Я поменяла отбеливатель на пчелиный воск и чистящие салфетки и перешла к деревянным шкафам.
Позади меня со скрипом открылась дверь. Я вытерла локтем вспотевший лоб, не удосужившись взглянуть на незваного гостя.
— Я уже говорила тебе… Я хочу на обед сырные шарики с макаронами и бургер. — Я вздохнула. — Да, я знаю, что мне не пять. Нет, я не хочу…
— Поднимай свою задницу, Золушка. Мы уходим отсюда.
Я повернула голову и увидела,