Читать интересную книгу Новый Мир ( № 6 2009) - Новый Мир Новый Мир

 

who woke to crows and woke up on the ceiling and hung there fearing the evening’s sweeping and looked down now at her unfinished reading and loved by sleeping and slept by weeping and called out once. The words were dust…

 

под вороньи разборки проснулась под потолком, висела на нем тайком, боясь вечерней уборки, и вниз смотрела на книгу, что не дочла, любила, как спала, спала, рыдая, затем позвала. Пылью стали слова. —

 

и его же «Рассуждения об оптике», на фоне предыдущего текста звучащие архаично:

Now its silver paint is flaking off,

That full-length antique beveleed mirror           

Wants to be clear water in a trough,

Still, astringent water in November.C него облезло столько серебра,

Что старого трюмо овал все чаще

Мечтает лужей стать среди двора

С водой осенней — тихой и горчащей.

Столь же уверенно Мария Фаликман работает со стихами других, совершенно разных авторов — Дэвида Константайна, Саши Дагдейл, Энн Стивенсон. Это позволяет говорить о ней как об одном из самых многообещающих современных переводчиков.

Стоит отметить и дебют Анны Гениной, которая, по собственному признанию, «на спор» перевела стихотворение Паскаль Пети «Автопортрет с рыжими муравьями» — и у нее получилось передать своеобразие одного из самых откровенных, «тяжелых», «телесных» текстов в антологии:

 

Навещая тебя, отец, надеваю маску из муравьев.

И пока я сижу, ожидая твоих объяснений

почему ты ушел, когда мне исполнилось восемь,

муравьи собираются роем, их рыжая масса

заползает в глаза и жалит зрачки добела,

до слепого бельма. Потом атакует мой рот.

Я пытаюсь слизать их, но рой муравьиный

в пищевод провалился и жалит желудок,

ты же должен теперь превратиться в гигантского муравьеда,

всунуть длинный и липкий язык в мое горло,

как ты сделал однажды с моим младшим братом,

прилипнув к его языку, пока он притворялся, что спит.

Что ты делал со мной, я не помню. Спроси муравьев.

 

Открытие новых переводческих имен — серьезное достоинство книги «В двух

изме­рениях»; но она богата и работами многоопытных мастеров: Марины Бородицкой и Григория Кружкова. Бородицкая, например, доносит до читателя тонкую звукопись стихов Рут Фэйнлайт, не теряя при этом смысла, реконструируя частную человеческую историю:

 

С таким же мастерством Бородицкая переводит «пафосные», гремящие стихи Фэйнлайт из цикла «Сивиллы». Фэйнлайт пишет о мире сивилл — о куманской сивилле, об иудейской, ливийской, фригийской; о сивилле элегантной и о сивилле иссякшей; и наконец, о собрании всех сивилл под предводительством Верховной матери. Бородицкая с удовольствием погружается в эту мифологическую фантазию. Фигура каждой сивиллы выточена и завершена.

В том, что антология дышит, огромная заслуга Григория Кружкова. Кружков-переводчик — это глубокое понимание разных стилистик, разных проблематик; глубокое чувство поэзии вообще. Это позволяло ему в разное время браться за таких далеких друг от друга авторов, как, например, Джон Донн и Уоллес Стивенс, — и всегда с честью и смелостью разрешать поставленные перед ним задачи. Иные вещи Кружков трактует вольно — вспомним его «пересказы» игровой поэзии, стихотворений Лира, Кэрролла, лимериков. При буквальном переводе таких текстов остроумие гибнет. Но Кружкову будто известна мера вымысла, домысла, приправы, что мы и видим на примере антологии, — при работе над одними стихотворениями он может быть точен, прямо-таки пунктуален («Старатель» Дугласа Данна), другие он берет «на просвет», видя в них прежде всего смысл, суть. В таких стихотворениях — хочется сказать, «в такие моменты» — вместе с Кружковым-переводчиком говорит Кружков-лирик. Переводчик и лирик не придают стихам новых смыслов: они обогащают текст там, где точный перевод его бы обеднил. Это действует порой на уровне оттенка:

 

Вопросительный тон, появившийся в конце, Кружков распространяет на все стихотворение — от чего вопрос не перестает быть риторическим, обходящимся без ответа. Это загадочно-прозрачное стихотворение, исполненное утонченного пантеизма (Бог омывает наши стопы всем — лужами, снегом, паром); подтверждая это, удивление одной части («Что это было за действие — / руки, которых мы не просили, / омывание ног, / он, коленопреклоненный, / и его явленные здесь силы, / отвлеченные, как свет?») переносится в другую: «Сколько нужно веков…»). Целомудрие же концовки, философской, уносящейся к абстракции, — передано риторическим обращением: «Молви, о дева-душа». Словно бы отсылка к знакомому: «Дай ответ. Не дает ответа».

Есть настроение, особенно созвучное Кружкову, — страсть к жизни; и он способен отыскать ее даже в тех стихотворениях, где, казалось бы, ей совсем не место (вспомним «Возвращение» Джона Донна). Так и в новой антологии: к Кружкову, как к магниту, притягиваются стихи, где кипит эта страсть. Это может быть заклинание Дилана Томаса:

 

Не уходи покорно в мрак ночной,

Пусть ярой будет старость под закат:

Гневись, гневись, что гаснет свет земной.

 

Или презрительное описание викторианского кладбища у Дугласа Данна:

 

Тошнотворная вечность,

Могильная хлипкая каша.

Вот они, ваши деньги —

Ржавый пенни, затоптанный в грязь.

<…>

Буквы на мшистых скрижалях,

Имена, потонувшие

В тонком, пушистом ворсе, —

Аукаются и лепечут

В призрачном мареве снов.

И я замираю бессильно

Пред розовой явью неба

И взлетом темных деревьев.

Их тягой к любви и простору —

Над обветшалой помпой

Памятников, переживших

Пафос и пошлость века.

Белый голубь взлетает

С голой ветки.

 

Итак, что за книга перед нами?

Антология, достаточно репрезентативная — но неровная, получившаяся антологией скорее вопреки задумке, вопреки конкурсной основе.

Очевидно, что на ближайшее время именно она будет наиболее актуальным российским источником по современной британской поэзии. В довольно резкой рецензии на эту книгу Дмитрий Кузьмин пишет: «…выход антологии на определенную тему практически закрывает, и на немалый срок, возможность другой книги на эту же тему — как в глазах читателей, так и в глазах издателей. Просто потому, что, грубо говоря, есть только один Британский Совет, который может такой проект поддержать, и (во всяком случае, после того, как приказала долго жить замечательная двуязычная серия издательства „ОГИ”) только одно „Новое литературное обозрение”, которое возьмется за его реализацию. Русская интеллектуальная книга существует в условиях чудовищного дефицита игроков на культурном поле» [4] . С этим не поспоришь, хотя в последнее время антологии современной зарубежной поэзии стали появляться сравнительно часто. Два года назад в издательстве «ОГИ» выходила масштабная антология американской поэзии (тоже вызвавшая споры — и по поводу подбора авторов, и по поводу качества переводов), четыре года назад в том же «НЛО» — антология новозеландской поэзии «Земля морей» (кстати, включавшая в себя в самом деле авангардные, экспериментальные тексты). Были и другие — китайская («Азиатская медь», 2008), японская («Странный ветер», 2003), немецкая («Диапазон», 2005); наконец, серия «Из века в век», в которой выходили славянские поэтические антологии. Не все эти книги можно признать удачными, но они задают некоторый контекст, в который встраивается и новая британская антология. И нужно признать, что в этом контексте она стоит несколько особняком. Это действительно взгляд на британскую поэзию под определенным углом, позволяющий одни явления представить себе отчетливее, другие — менее ясно.

Однако прежде всего перед нами интересная книга, которую можно рассматривать, и не держа в уме чаемую идеальную антологию. Да, много к чему можно придраться. Но, по меньшей мере, она дает представление о том, как видели и понимали современную британскую поэзию в России в 2005 — 2009 годах (напо­мним, что участники семинара — переводчики со всей страны). Позволяет судить и об уровне, о тенденциях современного стихотворного перевода. И главное — в ней есть десятки хороших переводов и множество прекрасных стихотворений в оригинале. Да здравствует британская поэзия.