Читать интересную книгу История новоевропейской философии - Вадим Васильев

Это один вопрос, одна проблема здесь — весьма непростая, если философски подходить к ее решению. Второй вопрос, Юм четко на этот раз уже проговаривает — это знаменитая проблема градаций цвета — его мысленный эксперимент, который породил целую бурю откликов, особенно в немецкой философии того времени. Иоганн Тетенс, к примеру, не один десяток страниц в своем грандиозном трактате, о котором я вам рассказывал, исписал, разбирая подобные случаи. Ну, и много других, даже у Канта, хотя он не принимал этот случай, отголоски в лекционных записях того времени, когда он как раз изучал трактат Тетенса, там есть. А уж в современной литературе вообще этот пример стал каноничным.

Итак, о чем идет речь. Юм неожиданно, противореча своему же общему принципу (в этом весь он), который он только что высказал — что простые идеи берутся из впечатлений, вдруг неожиданно приводит случай, в котором нам исключительно силами воображения удается создать простую идею, которой до этого никогда не было в чувствах. В чем этот мысленный эксперимент? Ну, вкратце: представьте себе, говорит Юм, цветные полоски такие, выложенные в ряд. Полоски все эти одного цвета, ну, условно говоря, синего или голубого. Юм с голубым цветом приводит пример. И вот интенсивность этого цвета меняется. Ряды как в тесте Люшера, если кто знает, только там другое: там разные цвета, но, тем не менее, тоже ряды. Значит слева, в начале ряда лежит прямоугольничек с самым интенсивным цветом, справа, в конце ряда с наименее интенсивным цветом. И все последовательные ступеньки кроме одной, одна пропущена в этих последовательных изменениях градации цвета. Юм спрашивает: может ли человек, никогда не видевший подобного оттенка, а любой такой оттенок — это простая идея, может ли он реконструировать, сравнивая предшествующие и последующие цвета, создать точное представление, какой оттенок находился бы посередине? Если может, то вот вам доказательство, значит, мы можем породить воображением даже простые идеи, новые, оригинальные. Но тут же Юм оговаривается, что этот случай имеет исключительное значение, что, как правило, все‑таки идеи берутся от впечатлений. Но вот упомянутый мной Тетенс, он с ним бы, с Юмом резонно не согласился и привел массу остроумных аргументов, доказывающих, что в действительности эта область порождения новых простых идей в человеке крайне велика. И он приводил даже более наглядные аргументы как можно получить новое представление. Один из них настолько простой, что я сейчас вам его расскажу: если вы встретитсесь с человеком, который, скажем, никогда не видел зеленого цвета, вы можете ему, используя тетенсовский довод (ну, хотя он не Тетенсом придуман, этот эксперимент в 18 веке был известен, но, тем не менее, он его по — новому истолковал), так вот вы можете это очень легко объяснить, сделать так, чтобы он в воображении создал, не имея ощущения этот цвет. Надо просто смотреть на какой‑то красный предмет (это известный, в общем‑то, опыт), долго — долго смотреть на него, а потом резко перевести взгляд на белый фон, и тогда этот отпечаток, поскольку долго смотрели, остаточный образ сохранится в нашем восприятии и на этом белом фоне мы увидим тот же контур, но зеленый. Тут не важно, какие физиологические механизмы, это не имеет значения, важна интерпретация — ведь мы же не видим зеленый предмет, его нет на белом фоне. Значит, не видим, но воображаем, стало быть, а раз мы раньше не видели никогда то, значит, порождаем новую простую идею. Ну, и так далее. Здесь можно долго рассуждать — тема интересная, но уводит несколько в сторону.

— Это же впечатление?

Да, ну я понял Вашу логику. Но все‑таки это не впечатление, потому что нет ничего красного, т. е. зеленого на этой бумаге. Это действительно какое‑то промежуточное звено между впечатлением и идеей, но, строго говоря, это идея. Вот. Хотя, здесь согласен, можно спорить.

Однако идем дальше. Вот еще любопытный вопрос. Когда говорят, что по Юму идеи — это копии впечатлений, может показаться, что это слишком просто, правда, все? Как‑то слишком он тривиалиазирует он, что ли, вопрос. Ну неужели все различие между мыслью, между памятью и ощущением только в яркости? И вот Юм в «Трактате о человеческой природе» еще один проводит мысленный эксперимент, крайне любопытный, который показывает насколько важно это различие. И связан этот эксперимент сущностью и функционированием как раз памяти. Вот вы все можете прекрасно вспомнить, как вы сегодня шли в Университет, правда? Можете, помните это, да? Это цепь определенных перцепций — вот вышли из дома, или с работы, кто с работы идет, и вот все ваши воспоминания, которые сцепляются вплоть до того момента, как вы пришли в Университет — это идеи памяти. Но вы, и вот в этом смысл эксперимента, ведь можете создать любой другой образ прошлого, тоже связный, подчеркиваю. Вот вы вышли, например, представьте из дома, перемещаясь в Университет сегодня вспоминайте так, конструируйте, вышли и вдруг, ну что? И вдруг вы почувствовали необыкновенную легкость и вы почувствовали, что можете взлететь, и вы взлетели, представляете, и прямо порхая, прилетели к Университету, можете себе такое представить ясно и отчетливо? Можете? Можете! А вот теперь скажите, почему же вы считаете, что было именно то, а не другое? Как, мы знаем, спрашивает Юм, об истинности наших воспоминаний? Ведь как обычно мы узнаем истинность каких‑то суждений? Мы сравниваем то, что представляется с тем, что существует. Истина это согласие представлений и вещей. Но этих‑то вещей, о которых мы здесь говорим, уже нет. Мы же не можем сбегать в прошлое и сравнить, как было вот с тем. Сравнить наше воспоминание с теми прошлыми событиями.

— Но отпечаток от прошлой реальности гораздо четче и ярче… и…!

Вот именно это Юм и говорит! В том‑то все и дело, Вы правы! Вот это и требуется доказать. Т. е. единственное различие между теми вариантами прошлого и тем вариантом прошлого, который мы считаем действительным в нашем прошлом, состоит в яркости наших воспоминаний. Эта яркость идей памяти берется, в свою очередь, из еще более ярких впечатлений. Т. е. яркость памяти действительно связана, с тем, что как раз эти идеи скопированы непосредственно с впечатлений. А произвольные наши образы гораздо дальше оторваны от впечатлений, гораздо менее. Они уже прошли такую сортировку, переработку длительную. и они, эти произвольные варианты, тусклы и неясны. Хотя, нет… вот, с точки зрения отчетливости можно очень отчетливо, — отчетливость здесь не критерий. Я, например, в деталях и не помню, как я шел, — день такой долгий, давно уже сегодня я в Университете, да и вы наверное тоже. А вот представить полет можно очень отчетливо. Т. е. это вовсе не отчетливость, а именно яркость является решающим критерием.

А вот если мы что‑то восприняли, впечатления получили, но не можем формализовать, как‑то выразить в понятиях это впечатление. Что от него остается тогда?

Ну, это, вопрос зависит от того, как вы понимаете то, что сказано. Что значит выразить в понятиях? Осмыслить как‑то, да? Или что это значит? Объяснить?

Ну, да… Как то вот выразить, понять… Т. е. осталось ощущение, ну… разговор какой‑то, общение, скажем. Осталось какое‑то непонятное ощущение чего‑то неприятного, например. Я не могу сказать что, но вот этот отпечаток он как‑то во мне живет, как‑то действует…

Ну, прекрасно. Далеко не обязательно… впечатления могут быть и неконцептуализируемыми. Они. Концептуалиация, по Юму — это всегда ассоциация какая‑то. Ну, хотя чтобы вспомнить это впечатление вам все равно нужна будет ассоциация. Ну, вот это одеяло ассоциативное может быть разной толщины. А оно окутывает любые наши перцепции. Но, иногда это совсем крошечная, такая, едва, чуть ли не просвечивающая материя, простынка, так сказать, а не толстенное одеяло. Так что вы будете просто помнить. А какая здесь проблема? Не обязательно.

— Т. е. идеи не обязательно должны быть выражены в понятиях?

Нет, конечно. Для Юма, да и для Локка, и для Декарта идеи вовсе не обязательно должны быть выражены в понятиях. Это мы сейчас, после того как мы прошли кантовскую обработку, мы считаем, что идеи это что‑то высшее, высшие продукты интеллекта какие‑то, а для Локка или для Юма идея — это любой образ. Есть общие идеи — вот это понятия, но общие идеи Юм трактует примерно так же как и Беркли, кстати говоря, — он принимает его репрезентативную теорию абстракций. Я поэтому, кстати, сразу тут оговорюсь и не буду больше на эту тему говорить. Т. е. общих идей как таковых, «человека вообще» мы представить не можем. Мы представляем всегда конкретного человека, но присоединяется здесь привычка, говорит Юм, и мы в случае чего если видим несоответствие можем всегда заменить этот образ. Т. е. этот конкретный образ представительствует для целого класса вещей, впечатлений, иначе говоря.