эхо улиц донесло до него короткий отчаянный вскрик. Это мог быть чей угодно голос, но Годелот опять, словно от толчка в спину, рванулся на звук.
На сей раз он знал, куда бежать. Десять минут спустя юноша стремглав вылетел из кривого переулка к каналу и лихорадочно огляделся. Вокруг не было ни души. Царила сонная ночная тишина, кажущаяся еще гуще из-за отдаленных звуков хлопающих ставен, приглушенной брани и пьяного смеха.
Шотландец двинулся вдоль канала по течению. Черная вода равнодушно колыхалась, на поверхности покачивался мусор, у краев неопрятно зеленела какая-то дрянь, будто в болоте. Тихо и пустынно. Словно выстрелы и крик только почудились Годелоту.
А грязная зацветшая вода так же бесшумно и бестревожно плескалась по правую руку, и на ум невольно пришли отцовские рассказы из его необъятного арсенала шотландских баек, богатых хитрой и предприимчивой нечистью. В тех рассказах обитатели болот тоже звали одинокого путника на помощь голосами близких, а потом завлекали простаков в непроходимые топи на смерть.
Годелот сплюнул и выругался. Да среди помоев венецианских каналов погнушается жить любой почтенный шотландский упырь. Но кто-то же стрелял где-то здесь… Или он уже совсем потерял голову в бесконечной круговерти этого суматошного вечера. Еще додумывая эту мысль, военный стремительно вывернул за плавный поворот канала и застыл. Впереди над водой топорщился костями досок ветхий мост, на котором виднелась лежащая навзничь фигура в черном плаще.
Шотландец рванулся по осклизлой набережной. Между выстрелами и криком прошло немало времени. Быть может, человек на мосту лишь ранен. Подгнившие доски угрожающе затрещали под сапогами, но Годелот, осторожно переступая по источенным перекладинам, подбирался к лежащему. Он уже видел, что тот лежит на спине, раскинув руки, будто бесплодно ожидая чьего-то объятия. А шотландец сделал еще несколько шагов и остановился.
— Господи помилуй… — пробормотал он.
На темных досках лежал доминиканец Руджеро. Хитроумный инквизитор. Разноглазый паук. На смуглом лице замерло странно живое выражение, смесь мольбы и укора, словно монаху незримой ладонью запечатали рот, не дав договорить что-то невероятно важное. Двухцветные глаза неподвижно смотрели в небо. В полутьме они были совсем разными, и сейчас левый казался слепым черным провалом, а правый сохранял задумчиво-проницательную ясность.
Годелот подошел вплотную, уже почти не замечая надсадного скрипа досок, и склонился над телом. Вот он, один из тех выстрелов. Прямо в середине груди зияла открытая рана, окруженная вмявшимися в разверстую плоть алыми клочьями туники, точно лепестками. Руки были сжаты в кулаки. Из окровавленной левой виднелся какой-то темный обрывок.
Все эти мелочи и детали сами отпечатывались где-то на редко открываемом форзаце памяти, а разум будто застыл холодным и неподатливым студнем. Что здесь произошло? Кто и зачем стрелял в доминиканца? Да и что он здесь делал?..
Сердце мелко и дробно заколотилось в горле. Повинуясь какой-то подспудной тяге, Годелот отступил назад и склонился к сжатому кулаку монаха. Коснулся его и вздрогнул: кожа была еще теплой, и шотландцу показалось, что доминиканец сейчас отдернет руку.
Доски снова угрожающе затрещали, и подросток осторожно взялся за рукав рясы. Кулак безвольно проволокся по гнилому дереву ближе. Шотландец попытался разжать мертвые пальцы. Они слились в судорожной хватке, неохотно поддаваясь усилиям солдата. Большой… указательный… средний… Что-то темное и тускло поблескивающее показалось в неподвижной ладони, и Годелот медленно потянул за него, высвобождая из руки доминиканца.
Это был сверток тонкой кожи, тяжелый, несколько раз туго обмотанный шнуром и скрепленный комком сургуча. Влажный и липкий, он оставлял на пальцах такие же липкие темные пятна. Что-то твердое, продолговатое, как огарок свечи, прощупывалось внутри. Уж не из-за этой ли жалкой вещицы погиб доминиканец?..
Шотландец вскинул голову — занятый своей находкой, он даже не огляделся. Не заметил, что перила с левой стороны моста обломлены. Выпрямившись, Годелот осторожно перешагнул через тело и потянулся к чему-то маленькому и пестрому, красно-белому, трепетавшему на оскале сломанных досок.
Это был клок полотна. Дешевого полотна, из какого шьют исподние рубашки. Пурпурная россыпь кровавых брызг расцвечивала его аляповато-ярким узором. Вот и следы второй жертвы. Все произошло здесь, на этом мосту. Не звездами же любовался здесь монах.
Они стояли друг напротив друга, доминиканец и его собеседник, тот, в чьем рукаве сейчас не хватает вот этого полотняного лоскутка. Каким из выстрелов был убит инквизитор, не важно. Важней другое. Та, другая пуля, чей отдаленный лай он слышал, полетела дальше… А Годелот слишком хорошо знал, с какой силой отшвыривает человека кусок свинца, попавший в тело.
Перила не выдержали толчка, и тот, кому досталась пуля, упал вниз, в темную, мутную, пахнущую гнильцой воду. Только кто это был? С кем мог искать встречи доминиканский монах Руджеро ночью в Каннареджо? Именно той ночью, когда доктор Бениньо предупредил Годелота об угрожающей Пеппо опасности.
Холодное оцепенение треснуло, раскалываясь в крошево, и мысли помчались, сминая друг друга, будто обезумевшая толпа. Шотландец упал на колени, вглядываясь с кромки моста в черную воду. Неужели все эти месяцы борьбы и интриг, маленьких побед и ошеломительных открытий кончились здесь, в этой грязной жиже? Кончились вот так быстро и пошло, покуда сам Годелот метался, словно перепел с отрубленной головой, в трех кварталах отсюда?
Шотландец прерывисто задышал, отгоняя холодную дурноту. Вздор. Да он сроду не поверит в то, что авантюрист Пеппо, будь он прославленным Гамальяно или безвестным Ремиджи, мог просто сгинуть в тинистом омуте под гнилым мостом.
Годелот не думал дважды. Сбросил плащ, оставляя под ним кошель с серебром и странный окровавленный сверток. Не снимая камзола, оттолкнулся ногой от края моста и прыгнул в воду, ныряя до самого дна. Руки по локоть ушли в глубокий вязкий ил. Шотландец широко повел ими вокруг и тут же ссадил запястье о какой-то острый предмет Вынырнув и переведя дыхание, он снова погрузился в теплую воду, ставшую еще непригляднее от поднявшейся со дна мути.
Около сорока минут Годелот обследовал дно, а потом выбрался на набережную, пытаясь отдышаться. С одежды лилась грязная вода. Это бесполезно. Он не сможет обшарить весь канал. А хуже всего, что в густом слое ила далеко не везде прощупывается твердое дно.
Шотландец с омерзением выжал воду из волос. Рано падать духом. Пеппо хорошо плавает. Даже раненый, он мог бы добраться до суши. Нужно осмотреть берега. Пеппо едва ли стал бы долго плескаться в этой черно-зеленой дряни. Да, но где-то здесь оставался стрелок, убивший отца Руджеро. Как знать, какова была его главная цель?
Годелот понял, что скоро запутается в собственных предположениях, и, набросив на изгвазданную