губы его искривились.
— Я польщен, ваше превосходительство, — раздельно отчеканил он, не повышая голоса. — Мне уже говорили, что я пытаюсь подражать вам. Похоже, я делаю успехи.
Орсо слегка склонил голову набок, глядя на юношу с оттенком любопытства.
— Вы слыхали, что самоубийство — грех? — обронил он насмешливо, но за насмешкой сквозило лютое бешенство.
— Нет, — отсек Годелот, — зато я слышал, что чертов грех — это затравить ни в чем не виноватого человека, отнять у него все и всех, изгадить вокруг него каждую пядь, загнать его в угол и уничтожить только потому, что кто-то возомнил свою поганую жизнь лучше и нужнее.
— Заткнитесь, ублюдок! — рявкнул Орсо и наотмашь хлестнул Годелота по лицу тыльной стороной руки. Брызнула кровь, и полковник машинально вскинул руку, глядя, как красные капли с серебряного вензеля на перчатке впитываются в ткань. А мальчишка, даже не коснувшись раненой щеки, вдруг расхохотался:
— Что, не в бровь, а в глаз? — прошипел он, оскальзываясь на рык. — Так вот, это не все! Герцогиня никогда не встанет на ноги, слышите? Никогда! Она не стоит этого. Она сгниет в своем кресле, никому не нужная! Так ей от меня и передайте. А еще лучше — отведите меня к ней, и я все это скажу ей сам! Можете меня казнить прямо на ее роскошном ковре. Мы с Пеппо вдвоем будем являться ей ночами! А заодно и вам! А может, и отец Руджеро с нами захочет! Его белая ряса с красной дырой в груди украсит любого призрака, уж поверьте!
Годелот потерял самообладание. Глаза полыхали на бескровном лице, голос срывался. Он еще собирался что-то добавить, когда удар в грудь отшвырнул его к стене, а на горле сжались жесткие пальцы. Лицо кондотьера приблизилось вплотную.
— Малолетний идиот, — прошептал Орсо уже без тени ярости, устало и сухо, — кто же так глупо проговаривается… Значит, вы уже знаете о смерти отца Руджеро. Как и о… хм… красной дыре в груди. Так вот откуда у вас деньги.
В карцере повисла тяжелая плотная тишина. Полковник, не размыкая пальцев, всматривался в глаза подчиненного, но отчего-то не мог разглядеть в них ни тени понятных чувств, словно за мутными стеклами.
— Как это произошло, Годелот? — спросил он тихо и сурово. — Я знаю вас, вы порядочный олух, но вы олух… порядочный. Так что же случилось? Джузеппе все же решил выйти из игры? Он решил продать свою Треть? Однажды я предлагал ему это, но он послал меня к черту. Допустим, вы встретились с отцом Руджеро. Конечно, Пеппо заручился вашей помощью, идти на такую встречу в одиночку было бы для вашего друга неразумно. Вы получили деньги. А дальше? Вы не из тех, кто станет стрелять в человека без веской причины, ну а Джузеппе едва ли хороший стрелок. Может, отец Руджеро был так глуп, что все же решил устранить последнего Гамальяно, и вы пытались защитить друга? Молчите?.. А ведь это все объясняет, Годелот. И ваши слова о смерти Джузеппе. И ваше горе. И вашу осведомленность о гибели монаха. И вашу уверенность, что герцогине уже не исцелиться. Где вы взяли оружие? И что сделали с Третью? Утопили ее, чтоб она не досталась никому из нашей… псарни?
Трудно сказать, ждал ли Орсо попыток оправдаться. Но шотландец лишь поднял руку, на секунду прижал ее к окровавленной щеке и хлопнул ладонью по манжете полковника, оставляя красный отпечаток.
— Вот все, что осталось от моего друга, — ответил он спокойно, будто только что не швырялся в исступлении дерзостями. — След ладони на причальном камне. Мне понравилась ваша история, мой полковник. Пусть все так и будет. И пусть я олух — я ни слова не возьму обратно. Можете запороть меня до смерти.
Орсо еще миг помедлил и разжал пальцы, отпуская подчиненного.
— Вас не будут пороть, — ровно проговорил он, — порка — наказание за малые солдатские проступки. С вами разговор другой. Имейте в виду, Мак-Рорк. Вы преступник, и вас будут должным образом охранять. Попытаетесь наложить на себя руки — будете сидеть связанным.
Полковник отвернулся и, слегка ссутулившись, отошел к двери. Отпер ее, но, обернувшись уже на пороге, еще раз долго и внимательно посмотрел на Годелота.
— Не. Делайте. Глупостей, — отчеканил он, скрываясь за дверью.
В замке звонко щелкнул ключ.
Глава 18. Непрошеный душеприказчик
Морит сидел на низкой скамье под фонарем и следил, как у самого потолка хлопотливый паук плетет основательную круглую паутину. В отсветах фонаря нити ее серебрились, будто стеклянная канитель, и солдат бессмысленно раздумывал, как жаль, что такую красоту замусорят прозаическими трупами мокриц и прочей нечисти.
Настроение было препоганым. Морит давно привык к скучным бдениям в карауле, но впервые за все время службы в герцогском особняке он караулил собственного однополчанина, да еще приятеля…
…Гарнизон особняка походил на бочку забродившего кваса. Неслыханное событие — арест Годелота — потрясло до глубины души даже невозмутимого Дюваля. Поначалу, когда швейцарец принес известие о возвращении парня под утро и в таком виде, что черти б закрестились, никто особенно не обеспокоился. Скучная гарнизонная жизнь порой требовала встряски, а покуролесить, потерявши меру, и потом париться под замком, изредка случалось каждому и было обычной темой для застольного зубоскальства.
Но когда стало известно, что порки новобранцу не назначили, зато в реестре караулов появилась строка об охране арестанта — отряд пришел в волнение. Эти новости означали, что за Годелотом имеется не просто солдатский грешок, а нечто настолько серьезное, что разбираться с ним будут уже не на уровне капральской плетки.
Дело отчетливо пахло судом, и в гарнизонных квартирах не умолкали разговоры. Морит остервенело колотил кулаком по столу, уверяя, что все это чушь и кто бы что ни хотел повесить на их соратника, командир не даст его в обиду. Карл поддерживал его, уснащая каждую фразу отборной площадной руганью. Старшие же хмуро отмалчивались: им было известно, что по молодости вляпаться в нехорошую историю проще простого, а вот справедливость — птица редкая, и поймать ее сквозь зарешеченное окно удается нечасто.
Хуже всего же было то, что полковник, прежде всегда горой стоявший за своих парней, на сей раз будто не собирался ничего предпринимать. Клименте и Морит по очереди попытались спросить, в чем обвиняется Мак-Рорк. Но Орсо лишь холодно посоветовал обоим не лезть в чужую помойную яму. С Годелота велено было не спускать глаз, всякие разговоры с ним запрещались, а в карцер не допускался даже врач, что привело гарнизон