но все безмолвно исполнили приказ. Ивар снискал свою славу не одним отцовским именем, но рассудительностью и мудростью, и ему верили и повиновались.
Лицо побратима было диким от ещё бурлившего запала охоты, которая чуть было не приняла другой оборот, но и он лишь молча опустил голову перед княжичем, скрывая непокорный блеск глаз.
Весть о забредшем в Залесские пределы степном разъезде следовало немедля отнести в город, и спутники Ивара, не сговариваясь, пустили лошадей скорой метью. Сарынская вылазка была для Стародуба предтечей большой беды, и нужно было как можно скорее предупредить людей.
Ивару, несущемуся во весь опор во главе дружины, показалось, что вмиг разболелось бедро, в которое при последней встрече с кочевниками его ранило стрелой, чёрной и злой под стать воину, её пустившему.
Вся жизнь отца прошла в Поле. Он воевал со степняками с самой молодости, ещё не будучи князем. Ивар, хотя и был тогда совсем малолеткой, хорошо помнил, как отец возвращался домой из походов, приводя за собой пахнущие чужим миром кибитки, гружённые позолоченными кубками, коврами и саблями, маленьких пышногривых лошадей и, самое главное, полонян. Ивар во все глаза смотрел на запылённых иноземцев в диковинных одеяниях, с кожей цвета меди и блестящими соколиными очами, полными ненависти и презрения. Их женщины походили скорее на подростков, воинственные, гордые и некрасивые.
В доме у боярина Войгнева всегда было множество рабов из степи. Большая часть продавалась или раздаривалась, но некоторые становились домашними слугами. Впрочем, челядью кочевники были плохой. Непокорные и хитрые, они вечно норовили утечь обратно в свои голые поля, да ещё и умыкнуть лошадей, которых почитали друзьями более близкими и надёжными, нежели людей.
Воспоминание из далёкого детства защемило грудь Ивара. Мало кто знал, но у княжича был ещё один побратим. Жив ли он теперь? Каким стал? Ивар помнил его тощим черноглазым пареньком. Сам он был слишком мал, чтобы понимать, что сыну знатного боярина не пристало водить дружбу с колодником, но достаточно велик, чтобы видеть, что с человеком делает несвобода.
Глаза Кучука всегда оставались какими-то больными, даже когда они вместе играли в пыли в лодыжки или, по пояс мокрые, ловили раков в прибрежных камышах. Маленький сарын, в отличие от своего друга, никогда не забывал, на каком положении живёт в доме боярина, да ему и не давали забыть.
Заметив неподобающую близость сына с маленьким рабом, Войгнев решил продать Кучука, и тогда Ивар сделал единственное, что ему оставалось. Он никогда не пожалел об этом, ни тогда, когда голодным просидел несколько дней в запертой клети, ни теперь, имея на руках кровь соплеменников степного побратима. Ивар помог Кучуку выкрасть из конюшни лошадь и бежать в поле. Только тогда, в неверном свете занимающегося утра и ещё не поблёкших звёзд, он впервые увидел, как глаза Кучука загорелись и ожили, будто тот оправился от тяжёлой хвори, а сам его друг вдруг стал выглядеть выше и взрослей. Он был, наконец, свободен и счастлив.
Ивар тряхнул головой, прогоняя нахлынувшие воспоминания. Ни к чему было размягчать сердце, когда на пороге стояла опасность.
Лют принял новости холодно и спокойно, но княжич видел, как обескровело на миг лицо старого воина. Ивар был обижен, но не удивлён тем, что князь оставил Стародуб не на него, своего наследника, а на боярина. Отношения между отцом и сыном никогда не ладились, но, видят Небеса, вины Ивара в том было немного. Тем не менее, княжич не тревожился и не усматривал в Люте Рознежиче соперника. Несмотря на молодость, Ивара любили в Залесье, и, пожалуй, куда больше Войгнева, и после смерти отца, которая — Ивар трезво сознавал — была не за горами, молодой князь Стойгнев будет поддержан людьми. За ним стояла не только крепкая дружина, собранная из сыновей вятших семей, но и могучий род Бьёрна во главе с Судимиром, его кормиличем.
Последним, припрятанным до поры, но от этого не менее действенным, как засапожный нож оружием оставалась женитьба. Нужно было суметь выбрать так, чтобы род жены стал надёжной подмогой ему и княжеству, и поиск супруги, угодившей бы всем — ему, отцу, боярам и залесцам — был той горькой чашей, что Ивар всё не решался испить. Судимир прочил ему союз с северянской княжной, стародубские бояре тянули каждый в свою сторону, надеясь сосватать княжичу дочь от собственного рода, а Ивара между тем больше занимал лязг мечей, нежели звон свадебного подгарника.
Ивар сдвинул брови, чувствуя, что мысли его вновь далеки от насущного. Вместе с наместником они договорились вборзе выслать в поле сторожевой отряд, чтобы упередить набег или хотя бы вызнать, где стоят сарыны и какова их сила. Князю же отправили самого быстрого гонца, но оба они отлично сознавали, что помощь прийти не успеет.
Ратникам велели оставаться начеку, чтобы в любой миг быть готовыми выйти против неприятеля. Людей же до времени решили не пугать, но, кажется, слухи о кочевниках стали расползаться по городу, словно пламя в соломе. Вскоре в каждом дворе началось смятение и суматоха. Под плач сдёрнутых с печи детей увязывались пожитки и наскоро зарывалось в скудельных горшках в ещё не оттаявшую землю серебро или иное добро. Часть жителей решило уходить в леса, часть — укрыться в городе, и вскоре княжеский двор наводнился толпой. Иные желали спрятаться за толстыми стенами детинца, другие требовали известий, а прочие, вооружившись кто чем сумел, явились под руку княжича, полные решимости оборонять свои семьи и дома.
В гриднице собралась дружина княжича, а следом подоспели отцовские бояре. Судимировичи были здесь же, насупленные и суровые, но все как один подобранные и сосредоточенные в своей мрачной решимости. Ивару любо было смотреть на эту троицу, среди которой он вырос и каждого из коих почитал за родного брата. Вот кто не подведёт и не ударит в спину.
Остальная молодь, взбудораженная и с горящими глазами, слонялась по гридне, словно стая выжлецов, почуявших близость зверя. Казалось, ещё немного, и они начнут поскуливать от нетерпения.
Совсем по-иному глядели мужи Войгнева. Их посеревшие лица были полны тревоги, глубокие морщины пролегли меж бровями. У каждого за спиной стояли большие семьи, челядь, деревни, и всякий из них знал, что значит для мирного люда набег сарынов. После скупых слов приветствия сразу перешли к делу.
— Не похоже это на них, в такую годину нападать, — недовольно сдвинув косматые брови, рассуждал Пирята, отец Добравы. — Нынче самая пора телиться да окатываться стадам, куда им на нас идти.
—