лучшие куски мяса, отламывала хлеба, наливала дорогому гостю вина разбавленного. А когда он начал есть, так она согнала сержанта Вермера с его места и села рядом с кавалером, стала на него смотреть, ловя и опережая всякое его пожелание. Так и сидела с ним, и ему даже неловко было от такого внимания. А девушка, вспомнив вдруг, крикнула:
– Ута, ты кофе для господина размолола?
– Размолола, госпожа, – отвечала служанка.
– Так начинайте варить, а сюда неси пока сливки и сахар. Господин пьет кофе со сливками и сахаром.
Он поблагодарил Агнес, похлопав по ручке. Это был прекрасный день. День выздоровления.
Вот только дел было много, и все одно важнее другого, а заниматься ими совсем не хотелось. Казначей его высочества и сам он, банкиры, оружейник, сержанты, что уже, наверное, начали набирать тут людей для его войска, – со всеми ними ему нужно было обязательно встретиться, ну и, конечно же, он хотел повидаться с жидом Наумом Коэном и послушать, как старый хитрец будет его хвалить за победу. Но сегодня… Сегодня он решил ничего не делать. Каждый день для него был сейчас важен, очень важен, но кавалер позволил себе такую расточительность – побыть в безделье. Хоть один такой день для него был счастьем. И то после обеда Волков велел Фейлингу седлать коней, чтобы ехать на почту отправить письма людям своим. Первое в Мален, родственнику и богачу Дитмару Кёршнеру, чтобы тот вызнал, есть ли у него, у Волкова, в городе Малене люди, что ему симпатизируют. А также просил вызнать, какие еще каверзы затеял граф. Следующее письмо предназначалось Иеремии Гевельдасу из Лейденица. От него кавалер хотел знать, уехал ли его купец (капитан Дорфус) в кантон на торговлю (для разведки) и нет ли еще каких вестей из кантона. Другие два письма он слал жене и, конечно же, ей, его ненаглядной Бригитт, о которой он думал все чаще и чаще. Бригитт Волков писал, помимо всякой ласки и того, что желает ее видеть, еще и о том, что скоро в Эшбахт явится тысяча триста людей на поселение и чтобы они с Ёганом думали о том, где их разместить и чем занять.
Как Волков отдал все письма, так поехал домой, а по пути завернул в монастырь к казначею его высочества и его высокопреосвященства аббату Иллариону, так как монастырь был прямо за стеной дома Волкова, а с аббатом у него установились самые добрые, почти что дружеские отношения. Но брата Иллариона он в аббатстве не застал: тот отбыл по делам во дворец курфюрста. Посему Волков вернулся домой.
Дома толклись гвардейцы. Телеги с большими ценностями заполонили весь двор, но здесь, в прекрасном и безопасном Ланне, в столь большой охране нужды не было, и он велел сержантам найти людям постой, а на охрану ценностей оставить лишь четверых людей днем и восьмерых ночью.
Ужинать кавалер просил, когда колокола монастыря едва прозвонили на вечерню, то есть едва шесть часов было. А сразу после этого он захотел спать. То ли от болезни еще не до конца избавился, то ли усталость, что накопилась за всю кампанию, его одолевала – в общем, лег он еще засветло.
Что такое слава? Если ты не просыпался в своем доме, а внизу в твоей столовой тебя не ждало полдюжины важных господ, то ты не знаешь, что это такое.
Утро, солнце встало совсем недавно. Рука… Рука почти не болела, и в груди ничего не ощущалось, дышалось легко. Даже здесь, в спальне, пахло кофе. Гюнтер, как услышал, что господин встал, тихонечко приоткрыл дверь.
– Велите подавать мыться?
– Давай. – Волков кивнул и тут же остановил денщика: – Стой!
– Да, господин.
– Там что, внизу люди?
– Да, господин, много разных господ вас дожидается.
– Что за господа?
– Разные господа, разные, – объяснял слуга, – все из нашего города.
– Одежду хорошую неси.
– Синюю? Что недавно купили?
– Да.
Волков спустился на первый этаж, чисто выбритый, в великолепной одежде и благоухая благовониями Агнес, что нашел на комоде у зеркала. А внизу за столом с Агнес и вправду десяток людей, и, судя по одеждам, цепям и кольцам на пальцах, всё люди важные; были среди них и убеленные сединами, и совсем юные.
Кавалер приветствовал их кивком, они же вставали и кланялись низко, а молодежь без всякой гордости кланялась еще ниже. И лишь одно из лиц показалось Волкову знакомым – то был молодой темноволосый красавец с изящной бородкой. Но имени его генерал, конечно, не помнил.
– Добрый день, господа, храни вас Бог. В чем же счастье мое, что я вижу вас всех у себя в гостях? – обратился к собравшимся Волков.
А к нему уже спешила Агнес.
– Дядюшка, сии господа пришли выразить вам свое восхищение. По городу слух пошел, что приехали вы, победитель мужичья еретического, вот люди и собрались. Многим еще пришлось отказать, а зеваки из простолюдинов так и торчат под воротами.
«Прознали, значит, ну, немудрено: вчера на почту ездил, так со мной десяток гвардейцев был в моих цветах».
– Дозволите, дядюшка, представить вам уважаемых людей? – продолжала Агнес, а сама прошептала: – Людишек мелких так я отсеяла, тут все народ из первых городских семей, все нобили истинные. Люди нужные.
– Будь так любезна, дорогая моя, – отвечал кавалер.
И Агнес позвала первого господина, того, что сед уже, с ним был молодой человек лет пятнадцати.
– Эдуард фон Тишель и его, кажется, сын, извините, молодой господин, но нас не представляли, – с улыбкой большой вежливости произнесла Агнес.
– Уж то мое упущение, – фон Тишель поклонился, – теперь же я его исправлю. Этот юноша – мой младший сын Конрад. И мы с ним взяли на себя смелость явиться без приглашения, чтобы свидетельствовать свое восхищение вашими победами, господин полковник.
Отец и сын еще раз поклонились ему низко. А сержант Хайценггер, стоявший невдалеке, осмелился вставить:
– Господин генерал.
– Что? – не понял фон Тишель, поворачиваясь к нему.
– Надобно говорить «господин генерал», – пояснил сержант. И вроде как был и неучтив, влезая в разговор господ, но по существу – прав.
– Ах вот как! – воскликнул седой господин. – Генерал! Вы уже генерал?!
– Сие звание было присвоено мне советом солдатских корпораций и офицерами одобрено. – Волков развел руками, как будто извинялся за это. – Сам я себе звания не просил, но офицеры сказали, что полковник другим полковникам указывать не должен, и просили принять чин. Я был вынужден согласиться.
– И по заслугам, – заговорил молодой красавец с бородкой. – Думаю, что чин сей вами давно заслужен. Поздравляю, генерал!
– По