лагерю с севера.
– Так можно врага всполошить раньше времени, – говорит полковник.
– Нет-нет, я начну высаживаться позже вас, когда вы уже будете к лагерю подходить. Думаю, что бить нужно с двух направлений, вдруг они успеют построиться и упрутся. Дело может застопориться. Тогда я выйду к ним в тыл.
– Да, так, наверное, будет лучше, – соглашается Брюнхвальд. – Хотите взять мою третью роту?
– Да. Как там зовут ее командира?
– Капитан Фильсбибург.
– Точно, – вспомнил генерал.
– Может, лучше дать вам вторую? Там крепкий офицер, зовут его Хогель. Он мне нравится.
– Я помню Хогеля и Хайнквиста, – кивает Волков. – Нет. Пусть лучшие роты будут с вами, вам предстоит самое сложное дело.
– У меня третья рота тоже не очень, – заметил Роха. – Половина вроде уже воевала, но стрельбы линиями еще не знает, а половина и вовсе новобранцы.
– Тогда с этой ротой ты дашь мне Вилли.
– Может, вам взять еще пару десятков мушкетеров? – предлагает майор стрелков.
– Нет. Лучшие части должны идти с востока. Главный удар будет там, – отвечает Волков.
– Хорошо, – не спорит Роха, – тогда Вилли пойдет с третьей ротой.
Волков смотрит на капитана Мильке.
– Мильке.
– Да, генерал, – отозвался тот.
– Как только полковник Брюнхвальд и майор Роха освободят баржи, сразу, сразу отправляйте их на противоположной берег, там Кленк и фон Реддернауф уже будут ждать вас. И с быстротой наиболее возможной начинайте переправлять их к нам на помощь.
– Да, генерал.
– Надеюсь, что к тому времени, как они начнут высаживаться, дело будет решено, но все равно вы должны торопиться.
– Понимаю. Я все сделаю, генерал.
Но этом совет не кончился. Главные вопросы были решены, потом офицеры принялись решать другие. Кто грузится первым, в каком порядке плыть, в каких баржах везти коней, сколько с собой брать пороха и арбалетных болтов, еды, фуража и всего прочего. Офицеры все говорили и говорили, когда капитан первой роты Хайнквист, покормив своих людей, приказал им грузиться на баржу. И Волков одобрил его распоряжение: как ни крути, а плыть нужно немало. После началась погрузка и второй роты, а за ней стрелков. Хорошо, что Брюнхвальд и Роха привели своих людей пораньше. Пока покормили их, пока распределили по баржам, пока погрузились, на колокольнях в городе колокола к вечерне давно уже отзвонили.
В последний момент, уже перед отплытием, пришли Хенрик и фон Каренбург, приволокли человека.
– Вот, господин генерал, пытался уплыть на лодке вниз по реке, да мы его схватили.
Человек тот был изрядно помят молодыми господами. Лицо его опухло и посинело. Он на генерала даже глаз не поднимал.
– Спрашивали его, откуда он, – продолжал фон Каренбург, – так он запирался. Пришлось его бить.
– И что он сказал?
– Сказал, что из Рюммикона он. Сознался. Хотел к себе в землю ехать и выдать нас, рассказать своим людям воинским, что войско наше уже на берегу, уже грузится.
– Значит, сознался? – спросил генерал.
– Да, господин генерал, все как есть выложил, – радостно подтвердил господин Хенрик. – Что с ним делать, господин генерал? Говорят, шпионов вешают. Может, повесить его?
– Чего его вешать, то долго, веревку еще искать, – заметил фон Каренбург. – Брюхо проткнуть да в воду кинуть. Река-то рядом.
– Да нет же, повесим вон на тех палках, чтобы все видели и знали, что бывает со шпионами, – настаивал Хенрик.
Но Волкову это сейчас не нужно было. Ему мир с кантоном Брегген требовался, а убийство его жителей ну никак миру не поспособствует.
– Нет, господа, убивать этого несчастного мы не станем. Он за свою землю радел, в том греха нет. Я Рыцарь Божий и просто так человека убивать не хочу.
Бедняга шпион, слушавший все это время о том, как выбирают ему смерть, впервые поднял глаза на кавалера.
– Но и отпустить мы его не можем, – продолжал генерал, – а то опять кинется предупреждать своих. Так что, господа, сломайте-ка ему ногу, пусть тут сидит.
Господа с генералом спорить не решились, но на всякий случай, взяв тяжелый кол, сломали шпиону обе ноги, чтобы вернее было.
Но вот суета погрузки улеглась, последние люди уже поднимались на баржи. Волков был одним из самых последних. Да, как раз одной баржи не хватало, пришлось тесниться. В отряде его была рота Фильсбибурга, больше трех сотен людей, да третья стрелковая рота с капитаном Вилли, чуть больше сотни солдат. Да еще два десятка гвардейцев с двумя сержантами, прапорщик Максимилиан Брюнхвальд, молодые господа из выезда: пять человек, тридцать одна лошадь. Еле влезли в три баржи, солдаты сидели плечом к плечу, оружие толком положить негде, тем не менее спали почти все: люди весь день шли, а до зари начнется дело – пусть выспятся.
Сам же Волков, сев на носу самой первой баржи, глаз сомкнуть не мог. Глядел на реку. На воду, на свою землю, что была по правую его руку, на чужую землю, что проплывала слева. Опять вернулась тревога. Правильно ли он разделил отряд? Карл хоть и согласился, но без радости. И другие офицеры тоже не приняли его задумку. Роха просто промолчал: с двух сторон бить, так ударим с двух. А еще думал он, не прознал ли враг про их вылазку, иначе горцы устроят ему то, что он сам им устраивал на реке. А еще сможет ли Мильке в случае нужды быстро переправить помощь с его берега. И другие, другие опасения, которые нельзя, никак нельзя прояснить, пока не дойдет до дела, но которые также и прогнать от себя трудно.
Уже смеркалось, когда баржи дошли до южной точки его владений, до самого красивого холма над рекой. Как раз до того места, где река быстрой стремниной сворачивала от юга и начинала течь на запад. Тут к Волкову пришел Максимилиан.
– Кормчий сказал, пять часов – и будем в Милликоне.
– Пять часов? – Волков смотрел вперед, в сторону запада, на садившееся за горы солнце. – Через пять часов рассветать начнет.
Максимилиан кивнул.
– Надо было выходить раньше. Чтобы хоть полковник до солнца выгрузился.
– Ничего, полковник успеет, а вот нам придется при свете на пристани выгружаться, – сказал прапорщик.
С этим уже ничего нельзя было поделать. Баржи плыли по течению и никак свой бег ускорить не могли. А Волков больше не мог уже думать обо всем том, что может пойти не так, он уже устал от этого. «Черт с ним, пусть будет как будет. Да хранит меня Господь».