Читать интересную книгу Как слеза в океане - Манес Шпербер

— И ты до сих пор во все это веришь? — спросил Зённеке.

— Конечно. Но теперь все пойдет к черту, ведь вы же меня убьете. А кроме меня, никто не доведет корабль до берега, так и фон Ильминг сказал.

— Специальность-то у тебя есть?

— Модельщик.

— Хорошая специальность. И работал ты, наверное, неплохо?

— Да, только давно уже не брал инструментов в руки.

— Жаль, а то бы ты скорее пришел в себя. Ну, так слушай!

Прошло много времени, прежде чем Ханнес понял, что его обманывали, что он сам был послушным инструментом в руках полиции. Когда же он понял и признал это, то совершенно утратил дар речи; добиться от него чего-то стало невозможно. А надо было еще выяснить, что именно он сообщал гестапо, особенно в отношении окружной парторганизации и ее связей с заграницей, называл ли имена ее членов и руководителей, явки и адреса.

Ханнес честно пытался отвечать на вопросы, но ничего у него не выходило. «Да», «нет», «не знаю», «может быть» — вот все, что он мог из себя выжать. Бумаги были спрятаны здесь, у него дома, но ноги отказались ему служить, и его приходилось буквально таскать из угла в угол, из комнаты в комнату.

Внезапно он собрался с силами и промолвил:

— Пошли, надо уходить из квартиры, вам опасно здесь оставаться. Пошли быстрее, пристрелите меня где-нибудь тут или в другом месте, мне все равно, но только сзади, сразу, чтобы я ничего не видел. — Но нельзя было уходить, не удостоверившись, что квартира очищена полностью.

План Зённеке был прост, и выполнить его надо было возможно быстрее: все связи внутри округа, а также с заграницей следовало немедленно оборвать, все «окна» на границе закрыть. Всех остальных сотрудников Штёрте немедленно отправить за границу, якобы на партийную конференцию, а там уже спецслужбы партии разберутся с ними; Штёрте предстояло уехать в Прагу, а что будет с Ханнесом, зависело от того, как он себя поведет. Лучше всего было бы, чтобы он остался здесь еще хотя бы на несколько дней, пока не уедут другие, чтобы гестапо не заподозрило ничего раньше времени.

Но этот человек был ни на что не годен — возможно, он уже давно начал терять уверенность в себе, — теперь же от него вообще не могло быть толку. В ближайшие дни о нем позаботятся Пауль и Людвиг, которым, кстати, предстояло создавать парторганизацию заново, начав со своих заводов. С Ханнеса нельзя спускать глаз. Позже его, видимо, придется ликвидировать — лучше всего утопить, чтобы как можно дольше нельзя было понять, куда он делся. Потом можно будет рассказать старым коммунистам, что произошло — не все, конечно, только самое необходимое, чтобы им было понятно.

Работа была закончена — возможно, где-то еще оставался клочок бумаги, но ничего важного там больше быть не могло, по крайней мере, приходилось надеяться на это. Главное — они нашли список членов организации, который он, видимо, действительно не показывал гестапо — ведь это от гестапо он так хорошо его спрятал. А вот большинство явок гестапо наверняка было известно, значит, надо как можно быстрее предупредить людей, вывезти их за границу, а это не так-то просто.

— Большую беду мы предотвратили, а малую, вероятно, целиком предотвратить не удастся. Десяткам коммунистов придется в это поверить, — сказал Пауль.

— Да, я знаю, что виновен, — сказал Штёрте. Он не мог смотреть товарищам в глаза.

— Ты виновен, Штёрте, — сказал Людвиг. — Нас, старых коммунистов, ты третировал как мог, все боялся, как бы с линией чего не случилось. Из партии ты нас вышвырнул, наших друзей сделал нашими врагами тоже ты. А агенты гестапо, они всегда блюдут линию, ищейкам хорошо работать с такими, как ты, — им надо только повторять за тобой да поддакивать, и ты уже поверил, что они — настоящие коммунисты. Они, наверное, веселились до упаду, когда клеймили нас в твоих листовках, ведь это ты приказал им. А теперь, когда…

— Кончай, — нетерпеливо сказал Зённеке. — Скоро два часа ночи. Надо уходить — и что-то делать с беднягой, сидящим в той комнате. Что вы предлагаете? Возьмем его с собой или же пока оставим тут, под присмотром?

Выстрел раздался, как раз когда они договорились перевести его в лодочный домик. Он упал лицом на стол, они его подняли и уложили на пол. Он был мертв.

— Странно, — сказал Пауль. — Его так трясло, что руки-ноги не слушались, а тут попал себе с первого выстрела прямо в сердце. А это, кстати, не так легко, как кажется.

— Кончай болтать, надо немедленно уходить, — выстрел, конечно, слышали на улице. Посади его снова за стол.

Выйдя на лестницу, они почувствовали, что там кто-то есть. Но лишь после того, как Штёрте прикрыл за собой дверь, после того, как щелкнул замок, их ослепил резкий свет, яркий луч фонаря. Они бросились вперед. Штёрте, стараясь схватить этого человека, крикнул:

— Бегите, я и один с ним справлюсь!

Они помчались вниз и вскоре услышали падение чего-то тяжелого.

— Скорее, ради бога, — крикнули снизу, это был голос Йозмара. Зённеке бросился вперед, двое других — за ним. Но свет вспыхнул и тут. Йозмар и фон Клениц были схвачены тремя неизвестными, один из которых был в черном мундире.

— Сюда! — крикнул фон Клениц, неизвестные выпустили их, обернулись и увидели Зённеке. Черный схватился за кобуру. — Руки! — проревел Клениц не своим голосом. — Руки вверх! — Те медленно подняли руки. Зённеке и его спутники торопливо выскользнули из подъезда, за ними выбежал Йозмар. Пауль и Людвиг растворились в темноте.

Первые выстрелы были мимо, последний разбил заднее стекло машины, никого не задев.

Тяжелая машина никак не могла набрать скорости — улочки были узкие и кривые.

— Почему вы их не пристрелили? — спросил Зённеке.

— Слишком много шума, за углом — казарма полиции.

— А почему они вас не пристрелили?

— Наверное, получили приказ взять нас живыми. А потом сами оказались в ловушке. Видимо, наши мундиры их сначала тоже сбили с толку.

Наконец они выехали на шоссе. Преследователей они заметили не сразу, потому что мотоциклисты не включали фар. Первый выстрел поразил фон Кленица, сидевшего на переднем сиденье. У них были автоматы, и стреляли они не переставая. Но целили почему-то не по колесам и фар по-прежнему не зажигали. Они систематически обстреливали салон — слева направо и справа налево.

Скорость у машины была больше, и Йозмару скоро удалось от них оторваться. За поворотом он притормозил, Зённеке выпрыгнул, машина двинулась дальше. Из-за поворота выехали мотоциклисты, гонка продолжалась. Они стреляли. Йозмар почувствовал удар в плечо.

Еще поворот, а за ним — перекресток. Йозмар остановил машину, перетащил Кленица к рулю, схватил маленький чемоданчик и запустил двигатель. Машина медленно поехала, Йозмар соскочил с дороги и скрылся в кустах.

Глава девятая

1

Окольными путями, пригородными поездами, автобусами Йозмар добрался до Берлина лишь на следующие сутки. По нескольким признакам, известным ему одному, он узнал, что в его квартире кто-то был и что явка, где он мог связаться с Зённеке, провалена. Все газеты перепечатывали одно и то же сообщение полиции — жирным шрифтом, но без крупного заголовка и без всяких комментариев: находившийся в служебной командировке майор фон Клениц был обманом завлечен в ловушку и злодейски убит коммунистами. Задержаны все члены коммунистической банды, кроме двоих, которым под покровом ночи удалось скрыться, но полиция уже напала на след убийц. Приведенные в сообщении приметы преступников в какой-то мере подходили к Зённеке и Йозмару, но были слишком расплывчаты. Полиции наверняка были известны их имена, однако в сообщении они не назывались. Смысл этого тактического хода Йозмару был неясен.

Он был в гражданском, форму он вместе с чемоданчиком забросил в реку: дыра в мундире, на левом плече, была слишком заметна. На пальто — тоже, и он спрятал его в кустах. Одежду — серый плащ-дождевик, в которых ходили тысячи людей, — он «позаимствовал» в пригородном поезде у одного из спавших пассажиров.

Вымытый, чисто выбритый, аккуратно причесанный, с огромным букетом гладиолусов в руках — ни дать ни взять благовоспитанный юноша, едущий к кому-то на юбилей. Он трижды проехал на электричке по линии восток — запад и дважды — по кольцу. От гладиолусов он избавился, оставив их в каком-то кафе, где после четырех назначали свидания средних лет парочки. По буфетам на пригородных станциях электрички он ходил, прижимая к груди три розы на длинных стеблях и изображая влюбленного, с нетерпением встречающего два-три поезда, чтобы наконец убедиться, что его девушка сегодня не приедет. Настал вечер, начиналась уже третья ночь побега. Он поехал обратно в город. На окраине какого-то тихого жилого района, где он никогда не бывал, оказался кинотеатр.