Читать интересную книгу Как слеза в океане - Манес Шпербер

Когда свет в зале погас, он заснул. Но то и дело просыпался, как ему казалось, через равные промежутки времени. Один раз он увидел карнавал — кажется, в ателье художника, — на столе стояла полуодетая девушка, высоко задрав одну ногу, мужчина рядом пил шампанское из ее туфельки, а кругом плясали какие-то веселые люди, и у мужчин были большие накладные носы.

В другой раз это была девушка, стоявшая посреди обычной комнаты, глядя на фотографию гладко причесанного, широко улыбающегося мужчины с великолепными зубами. Она пела: «Лишь тебя я люблю-у, лишь тебя я жду-у», — в сопровождении большого, но невидимого оркестра.

Когда он снова проснулся, на экране опять веселились. Фильм кончался, все радовались, как могли. После короткого перерыва начался новый фильм.

Йозмар проснулся оттого, что голос по телефону показался ему знакомым. Он оглядывался, пытаясь понять, где он — настолько глубоко он заснул. Но чей же это был голос? Видимо, он услышал его во сне, но голос был настоящий. Он взглянул на экран. Лунная ночь. Мужчина в мундире, офицер нацистской гвардии, позади него — дама в белом бальном платье. Они спускались к озеру, и женщина, белая, высокая, будто статуя, казалась погруженной в созерцание природы, из глубин которой ей навстречу неслась мелодия флейты, современное подражание вагнеровской свирели. Наконец женщина обернулась к стоящему за ней офицеру и к публике и сказала:

— Ты дал мне так много, так много!

Йозмар сразу узнал Лизбет. Значит, она все-таки пробилась, ее взяли в кино. Он с любопытством смотрел на это лицо, оно становилось все больше, пока не заняло весь экран, на левой щеке — слезинка счастья.

Йозмар склонил голову: когда-то он любил это лицо, эту женщину, отчаянно растягивающую свое «та-ак» да еще выговаривающую его на полтона выше, чем нужно.

У нее наверняка есть квартира, она вне подозрений и могла бы приютить меня на время, пронеслось у него в голове.

Йозмар едва дождался конца сеанса. Из программки он узнал, что ее теперь зовут Элизабет фон Гроттенов. Но в телефонной книге он ее не нашел — ни под этим именем, ни под девичьей фамилией, ни под фамилией Гебен. Ее адрес, конечно, можно будет узнать на студии, но пока надо где-то провести эту ночь.

Он снова сел в электричку и поехал в Потсдам, а потом обратно. Прежде чем его сморил сон, он успел подумать: возможно, это моя последняя ночь. Все это бесполезно. Еще до утра меня найдут и арестуют. Я — в западне, и сил у меня больше нет. А Лизбет помочь мне не успеет. Впрочем, теперь уже все равно.

Проснулся он от жары и вожделения. Поезд ехал мимо мигающих световых реклам. Огни города отражались в небе красными отблесками. И тут к нему пришла странная, окрыляющая уверенность, что еще не все потеряно. На свете есть человек, который может его спасти. Он вышел через одну остановку, в Шарлоттенбурге. Этот путь был ему издавна знаком, минут шесть быстрым шагом и семь с половиной, если не спешить. Вот его улица, его дом. В его прежней квартире горел свет, но это его уже не интересовало. Черного «родстера» не было, но это еще ничего не значит. Точно на том же месте стоит другая машина. Третий этаж, направо, вот эта кнопка, фамилию не разобрать, ну да ладно, свет лучше не зажигать. Он позвонил, подождал, позвонил еще раз. Она спит или ее нет дома. Впрочем, из этого все равно ничего бы не вышло. Тут к дому подъехал «родстер», только не черный, а серый. Женщина была одна; она не шаталась и не пританцовывала.

— Добрый вечер, — сказал он. — Не знаю, помните ли вы меня. — Она долго смотрела на него, стараясь вспомнить, потом достала ключи из сумочки.

— Здесь мало света, я не могу вспомнить.

— Мы с вами не были знакомы, я — ваш сосед напротив, точнее был им, я уже два года как не живу здесь.

— Ах, это вы. — Она улыбнулась, это уже неплохо. Он быстро сказал:

— Можно, я поднимусь к вам? Я понимаю, это звучит странно, но мне это очень важно.

Женщина сделала полшага к нему, взглянула ему в глаза и спросила:

— Потеряли работу, из квартиры вас вышвырнули и два дня не ели.

— Нет, все гораздо хуже.

— Пойдемте! — сказала она.

Проведя его прямо в комнату с балконом, она каким-то бесшабашным движением скинула с головы шляпку, но пальто не сняла, поэтому он тоже не решился раздеться.

— Терпеть не могу тайн, даже если речь идет о моих друзьях, и уж тем более — о мужчинах, которые любят подглядывать, как я загораю, и лишь много лет спустя решаются зайти познакомиться. Что с вами случилось? Я знаю, что вы — инженер, ваша фамилия — Гебен, вы в разводе: я разузнала это, когда вы так неожиданно уехали отсюда.

— Да, моя фамилия Гебен, значит, вам это известно.

— Да, так что же?

— Я ранен, задета рука, то есть плечо.

— А в больнице, у врача, вы были?

Он покачал головой.

— Почему же? И что я могу для вас сделать? — Он не успел придумать, что ей скажет, теперь же в голову ничего не приходило. Надо переждать, передохнуть тут хоть немного в безопасности, а потом он что-нибудь придумает.

Женщина встала, бросила пальто на диван, подошла и внимательно взглянула на него:

— Вы скрываетесь?

Он кивнул.

— От полиции?

— Да, — сказал он хрипло.

— Я читаю газеты — это вы тот преступник, которого разыскивает полиция?

— Нет.

— Хорошо, ложитесь пока спать. Расскажете все завтра.

Она принесла подушку и одеяло. Лег он прямо тут, на диване.

Разбудил ее его стон. Она зажгла ночник, склонилась над ним: он спал. Лоб был покрыт потом, его лихорадило. Спал он одетым, только пиджак повесил на спинку стула. Плечо и левый рукав рубашки были в крови.

Она осторожно пододвинула к дивану стул и села. Он стонал, но не шевелился; лежал он на спине, вытянувшись во весь рост. Лицо его на мгновение искажалось гримасой боли, но потом гримаса исчезала, и вновь это были ясные, хорошие черты молодого лица.

Что же он натворил, гадала женщина, почему скрывается именно у меня? Приди он два-три года назад, все было бы гораздо проще. Я не ждала его, но мне было бы любопытно узнать, убедиться, умеет ли что-нибудь этот сосед с четвертого этажа в доме напротив, кроме как глазеть на мои голые ляжки.

Молоденькая девушка могла бы влюбиться в это лицо, не зная, что мужчины с такими лицами редко бывают хорошими любовниками. Они хотят, чтобы их жалели. Женщина должна относиться к нему, как мать, как задушевная подруга или что-нибудь в этом роде. Или, как она теперь, изображать сестру милосердия.

Она заглянула в карманы его пиджака. Бумажник, пачка банкнотов по сто марок. Портмоне с деньгами помельче, бумажки и монеты по отдельности. Записная книжка, но в ней — не адреса, а столбцы каких-то цифр. И какие-то странные знаки. Еще одна записная книжка, нет, какая-то необычная нотная тетрадь, наполовину заполненная. Песня? Под нотами — слова: «Я одинок, и обо мне чужие женщины роняют слезы».

Чужие женщины роняют слезы — ерунда, а звучит неплохо. Музыку он, наверное, сочинил сам, а слова — кто-нибудь другой. Сам-то он не похож на человека, по которому плачут чужие женщины. Я для него — чужая и не плачу, я вообще никогда не плакала о мужчинах.

Но в тот самый момент, когда она думала это, где-то в глубине души у нее возникло странное щемящее чувство. Что же это такое? — спросила она себя, наклоняясь чуть-чуть вперед и глядя на кровавое пятно, засохшее на рубашке этого чужого мужчины. И она вдруг с необычайной ясностью поняла: этот чужой мужчина, лежащий здесь перед ней, попал в крайне тяжелое положение, и она единственный человек на свете, который может ему помочь. Ему, слава Богу, нужна не любовь, не эта старая игра, вечно одна и та же, начинающаяся как полет в поднебесье и заканчивающаяся забытыми пижамными штанами, страхом забеременеть или абортом да еще дурацкой ложью, всегда сопровождающей расставание. Ему нужны слезы чужой женщины. А ей уже тридцать восемь лет, и ждать от жизни, в общем-то, больше нечего. Она понимала, что выбор зависит от нее. Она может отказать ему от дома, когда он проснется, и распроститься с ним навсегда, может оставить у себя, стать заботливой подругой, матерью, а потом, когда он поправится, снарядить его в дорогу. Может попытаться и впрямь подружиться с ним, чтобы тем самым начать новую жизнь — пусть поздно, но ведь шанс еще есть, несмотря на возраст, несмотря на всю прежнюю жизнь. Она всегда жаждала быть желанной. И уступала, чтобы лишний раз убедиться, что желанна. Сейчас, раздумывая о своем выборе, она еще не сознавала, что с ней происходит нечто новое, что ей хочется уступить и что вдруг ей стало совершенно безразлично, желанна она или нет.

Его разбудили голоса — голос женщины и еще один, незнакомый мужской голос. Он сразу вспомнил, где находится. Но не стал открывать глаз, решив сначала выяснить, в чем дело.