пришёл в чувство, времени мало, и тварь может вновь сбежать от него… перевёртыш чуткая тварь и ощущает его ненамного слабее, чем Рен чувствует его тёмную вонь.
— Брик, господин клирик, меня зовут Брик, и я что-то вроде… старосты этого поселения.
— А меня зовут Ренуил, можешь звать просто Рен, и без «господинов».
— Да как можно…
— Нет времени, Брик! Просто скажи мне, приходил ли в ваше поселение кто-то чужой, кого вы по глупости своей догадались приютить?
— Нет, вы первый, кто вообще добрался до нас…
— Кто-то умирал среди вас недавно, и особо кроваво, однако так, чтобы тел после уже не нашли?
И вот тут Брик пошатнулся. Его рука сама собой потянулась к дряблому горлу, дышать он стал тяжело, а выпученные глаза смотрели куда-то сквозь Рена.
Клирик ощутил, что его предположение очень близко. Рен подошёл к Брику вплотную, руками ухватил Разумного за лицо, поднял его голову, заставив смотреть себе в глаза. Разумный, кажется, пришёл в себя, но по-прежнему был очень растерян.
Рен ощущал на себе взгляды людской толпы, что никуда не ушла, а лишь слегка отдалилась, делая вид, что их здесь нет. Он так же ощущал на себе и острый взгляд того молодого, с башни, и он знал, что молодой сейчас направляет арбалет точно ему в спину и только и ждёт повода, чтобы спустить скобу.
— Что… произошло? Говори, Брик.
Голос Рена был тих, но не услышать его было нельзя. Каждое слово он старался буквально впечатать в голову старосты. И тот затараторил в ответ очень быстро, едва разборчиво, но искренне, так, словно находился на исповеди:
— Господин Ренуил… прости… Рен, я… мы отправляем в лес, не далеко от поселения охотников, ведь еды у нас мало и… в общем, недавно один отряд их пропал… мы нашли лишь одного выжившего, и он ничего не говорит… молчит или воет, он кажется не в себе, а никто больше из того отряда не выжил, а на нём раны, словно его чем-то острым резали… он весь в них, а остальные тела мы так и не нашли… хоронили личные вещи, портки там, да снарягу, как память… значит это была тварь, и правы были языки брешливые… ох прости меня, старого, я… а она наверное в лесу, тварь твоя… наверное где-то неподалёку, ох не пострадали бы охотники, ведь я их вновь отправил за дичью… ох, надо предупредит поскорее, а то…
Рен встряхнул седую голову в своих руках, прерывая исповедь, которая уже успела отяготить его. Разумный тут же заткнулся.
— Где выживший охотник?! — Рен ещё раз встряхнул старосту, приводя того в чувства. — Где он, ты слышишь меня, где ОН?!
Староста испуганным вороном направился к дому какой-то местной травницы. Рен бежал следом, внутри себя разгоняя и разжигая свой светлый дар. Если бы кто-то сейчас взглянул в его глаза, то он бы увидел, что зрачки Рена стали чужеродно блестеть бирюзой. За его спиной парила светящаяся белой дымкой раскрытая книга – его личный гримуар, шелестя страницами, впитывал его дар, наполняя символы заклинаний, вписанных в него маной.
Людская толпа распалась. Молодой с арбалетом остался у ворот. А каждый местный, на которого они натыкались по пути, в судорожном страхе бросался в сторону, стоило им только заглянуть в глаза Рена.
Они настигли дом травницы достаточно быстро, но Рену это время показалось вечностью, слишком долго, слишком медленно, а тёмная вонь с каждым шагом становилась всё ощутимей и плотней.
Они не успели.
Дверь домика была распахнута. Сволочь встретилась с ними взглядом. В руках перевёртыш держал обглоданный череп, без глаз, с откусанным носом, без ушей и без кожи, волосы слиплись в один склизкий колтун от крови, а снизу из обрубка шеи свисали нити жил, вен, вперемешку с лоскутами кожи… этот кусок плоти совсем недавно был живым человеком. Травницей. А теперь лишь еда.
Брик повалился на мёрзлую землю, заливая траву, покрытую инеем, тёплой рвотой.
Перевёртыш метнулся прочь от дома, в сторону стены с заострёнными кольями сверху, сволочь из рук обглоданный череп так и не выпустила. Чудовищно быстрая тварь. Ничем не отличимая от человека, но с абсолютно чёрными глазами, без радужки, без зрачка, одна лишь чернота, и выпуклые вены, почерневшими ветвями и узлами избороздили лицо, этот облик скоро спадёт и тварь готовилась сменить личину.
В голове Рена засел образ этих бездонных чёрных глаз. Тварь смотрела на Рена с нескрываемым страхом, и что-то прошипела в его сторону перед тем, как броситься бежать…
Рен стряхнул наваждение. Поднял руку. Гримуар за его спиной перелистнулся на нужную страницу. Ладонь Рена покрылась белёсым туманом, на его пальцах разрастался светоч.
Тварь визжала не своим, а девичьим голосом. Тело перевёртыша менялось на ходу, угловатая, но массивная мужская фигура переплывала пластично во что-то тщедушное, нежное, женское… у твари удлинились волосы, а ноги стали меньше, сволочь обернулась на миг и посмотрела на Рена, когда почти достигла стены, и лицо её уже было женским, грустным, испуганным, с плаксиво поджатыми губами. А глаза оставались всё те же… холодные, мёртвые, полные тьмы.
— Стрела Иеримма! — произнёс Рен слово-ключ самого мощного заклинания, из своего гримуара, которое за раз выжгло треть его резерва.
И из его ладони сорвался светоч, он успел разрастись до шара, размером с человеческую голову, а в полёте растянулся в подобие стрелы, и настиг тварь, когда той оставалось до стены не больше пяти шагов.
Вспышка.
Брик, согнувшийся на земле, чуть не ослеп и обеими руками держался теперь за лицо, волоча головой из стороны в сторону, в попытке чуть прийти в себя.
Свет угас.
Рен быстро зашагал вперёд, настигая свою гнилую жертву, за которой гонялся все последние дни, и до которой наконец-то добрался.
Сволочь лежала на земле, в растаявшем от снега кругу, почва вокруг исходила паром и едким белёсым дымом. У неё больше не было ног, вместо них – разорванное брюхо, с выпавшими из него дымящимися кишками. Но перевёртыш всё ещё был жив, она перебирала руками, уже полностью изменившись, несчастная, умирающая девушка. Она всё продолжала ползти к стене, хотя перебраться через преграду у неё теперь не хватило бы сил.
Рен остановился в двух шагах от твари. Страницы гримуара вновь перелистнулись, его глаза вспыхнули светом, что выжег бирюзу, а из поднятой руки вырвались золотистые огненный пучки, на огромной скорости он впивались в тело умирающей твари, каждый раз вспыхивая, они выжигали