кусок за куском тёмной плоти. Пока от неё не остались одни лишь обугленные руки, по запястья. Пальцы воткнуты в землю, скрюченные напряжением. С другого конца торчат расщеплённые кости. А чуть в стороне валяется обглоданный череп, что ещё совсем недавно был живым человеком.
— Как же так… — голос старосты позади буквально источает душевную боль, но этому пожилому мужчине невозможно было представить, что в этот миг ощущает Ренуил «Светлый клирик».
Злость ушла. А вместо неё вновь воспалилась едкая совесть. Но он даже вида усталого старосте не показал.
Просто развернулся. Улыбнулся. Подал руку и помог Брику встать. А затем, похлопав Разумного дядьку по плечу, молвил вкрадчиво:
— Мне бы поесть чего, а то так проголодался в пути!
***
В поселении, оказывается, все ели в одном месте. У них для этого было одно общее здание, и они называют его просто «Кухня», хотя само по себе помещение больше напоминает зал среднего по размеру трактира. Деревянные столы, лавки, пол, стены и потолок. Всё из дерева, только разной толщины и загрязнённости. Окон нет, что не удивительно, ведь стеклу в поселении взяться неоткуда, а на улице Зима, весьма холодно. На общей же кухне пахнет дымом и едой, а если конкретней в плане еды – то это какая-то каша с мясными прожилками и почти безвкусный отвар из каких-то неопознанных Реном трав.
Он уплетал эту бурду в компании старосты Брика, что подсел к нему за общий стол, при этом многие из местных смотрели на клирика, но никто больше не подсел к ним и не заговорил с Реном. А он про себя рассматривал местных, и заметил такую странность, что в поселении совсем нет детей. Ни одного ребёнка. Были молодые взрослые, что ещё не перевалили грань детства, но и достаточно взрослыми пока не стали. Подростки. А также в поселении обитали женщины… все как одна угрюмые, но не лишенные диковатого шарма. Некоторые из них посматривают на Рена с интересом, он в ответ то и дело подмигивает девицам правым глазом, стараясь это делать незаметно от старосты Брика…
Всё же Рен три дня провёл в бесконечной скачке, и холодными ночами совсем никто ему не грел постель. И этого ему сильно не доставало, женской ласки, и тепла чужого тела, лежащего рядом, под боком, и руки, ласкающие его мужское естество… ох, как же ему этого не хватало!
А староста Брик вещает о сложных делах, и многочисленных бедах, что свалились на головы поселения. Рен слушает через слово, совершенно не зная, как на эти беды реагировать лично ему.
Насколько он понял из спутанного рассказа старосты, эти люди сами выбрали свою судьбу и отправились в эти земли, чтобы вдохнуть свободы и построить своё родное поселение, где они будут хозяевами. Их стремления Рену было понятны, и он кивал старосте, когда он оговаривал причину своего решения возглавить этих людей и вместе сними сбежать в ничейные земли… но когда речь старосты зашла о том, как им тяжко живётся, Рен про себя думал:
«А кому живётся легко? Вы выбрали свой путь, пожинайте последствия! Хотя Разумный не кажется плаксивым слабаком, и он явно говорит это не спроста…»
Так оно и оказалось. Староста как-то плавно свёл все проблемы поселения к тому, что у них не хватает церквушки, или часовни Светлоликого, во главе с юным неофитом, что подбодрил бы их всех и защитил бы от тёмных тварей.
Рен, во внезапно наступившей тишине, почувствовал себя весьма неуютно. Хотя в душе улыбался, ведь он этого крючка ждал, потому и отвечал вполне спокойно, без лишних оправданий:
— Я боевой клирик, Брик, и я здесь не останусь. Моя участь – истреблять тёмную погань, и я буду её истреблять.
Лицо старосты Брика даже не дрогнуло, он даже не моргнул, сразу видно человека с опытом, торговать которому не впервой:
— Так и не нужно поселению такой чести, как боевой клирик в наших рядах, — но сказано было так, словно на эту честь всё же надеялись. — Не помешает и простой ученик священника, что в будущем наберётся умений, и сможет ободрять людей, когда это потребуется!
Просьба висит в воздухе ощутимо.
Рен лишь обречённо качает головой.
— Я не буду этого делать.
— О чём вы, госпо…
— Нет. Вы, кажется, не до конца понимаете, что вы сделали, решив уйти в ничейные земли.
В общем зале как-то разом стало абсолютно тихо, и люди что бренчали деревянной посудой вокруг и о чём-то не громко переговаривались, сейчас полностью замолчали. И Рен явственно ощутил, как всё внимание собирается на нём. Прерванный староста молчал, хмуро вперив в Рена взгляд.
«Делать нечего, придётся говорить правду, хотя я этого так не люблю… а ведь за язык меня никто не тянул!»
Рен тяжко вздохнул и начал:
— Я не могу попросить ни один храм Светлоликого отправить в ваше поселение послушника, ни один священник не придёт в ваши земли по собственной воле, желая здесь обосноваться и собрать свою паству! Потому что этих земель для храма Светлоликого не существует. Отсюда вечно лезет всякая погонь, потому что здесь обитают магические твари, здесь много природных источников, и большинство из них вовсе не светлые, скорее нейтральные или тёмные… в этих землях встречаются руины древности, к которым приближаться не просто опасно, это гибельная смерть! Всегда. Поэтому здесь никто не живёт. Поэтому ни один жадный дворянин не додумался присвоить себе такие обширные угодья. Это ничейная, дикая земля. А вы ушли сюда добровольно. Вы безумцы, которых скоро не станет. И ни один храм не будет рисковать своими людьми, желая облегчить ваши муки перед смертью.
Была ещё и третья причина, о которой Рен умолчал, хотя она была важнее той, о которой он рассказал.
Всё дело в том, что у церкви Светлоликого никакой выгоды в отправке послушника в это поселения не было. Ведь никто здесь не платит церковный налог. И над этими землями нет дворянина, который бы щедро жертвовал в храмовую казну горсти золотых монет. Эти люди теперь живут сами по себе, и они должны понимать, что можно, конечно, сбежать от несправедливого мира, но после такой выходки прежние блага станут непозволительной роскошью!
Староста Брик был разумным человеком, по его печальному взгляду стало ясно, что дядька и так всё это знал, и он уже успел с этим смириться… просто надеялся из их разговора получить хоть что-то, хоть какую-то надежду на лучший исход.