дурак собрался хоронить псину по всем почестям, как бы ещё священника для отпевания не позвал.
Однако, Брик почему-то кивнул.
— Неси, разрешаю.
Джорджи тут же умчался в сторону амбаров за хворостом. И Брик остался один, с трупом беспризорной собаки. Он посмотрел на неё пару мгновений. Обычная гончая. Язык вывалился. Зубы с чёрными дёснами виднеются из приоткрытой пасти. Глаза затянула белёсая плёнка. А брюхо с выпуклыми сосками выпало наружу. Хвост лежит недвижимый. Она не шевелится и не дышит.
Брик поднял голову к небу, и на его лицо сразу упало пара колючих снежинок. Он искал на небе звёзды и луну, но не нашёл ничего, кроме кружащихся хлопьев снега.
— Знаешь, старая Сара… я, как и ты, уже никому не нужен, кроме разве что… одного дурачка. И скоро, как и ты, подохну.
Рядом стукнули полешки. И раздался недовольный голос Джорджи:
— Никакой я не дурак! И что вы вообще такое говорите про…
— Принёс? — прервал возмущённый голос Джорджи староста Брик.
— Принёс! —недовольно пропыхтел дозорный, садясь на колени перед умершей собакой и выкладывая вокруг неё костёр.
— Вот и займись делом!
— Так я уже!
Тишина. Брик смотрит как работает Джорджи, а тот умело, по всем правилам, выкладывает на земле охотничий костерок. Под низ втыкает пучок соломы и бересты, и пощёлкивая кресалом выбивает сноп искр, которые тут же тухнут. Огонь загорается с третье попытки, Джорджи наклоняется поближе к костру и раздувает пламя.
Дозорный поднялся с колен. Встал рядом с Бриком. Они молча смотрят на пламя, от которого идёт едкий дымок, и исходит немного тепла. Огонь разгорается неохотно, но потухать не намерен. Джорджи сложил костерок как надо.
— Сара была хорошей девочкой, — не громко заговорил дозорный. — Она исправно несла службу, отгоняла от поселения диких зверей. Мы с Сарой хорошо ладили. Она часто приходило ко мне вечерами, и я всегда держал для неё кусочек хлеба.
Брик лишь покачал головой. Этот дурак хоронил блохастую псину как старого друга, мало того он ещё и хлеб ей свой отдавал, запас которого в поселении, между прочим, был совсем не велик. Но вслух Брик ничего не сказал. Почему-то эти тихие похороны растрогали и его.
Огонь разгорался всё сильнее.
Среди треска поленьев, и шипящих искр, раздался скулёж.
Брик с Джорджи перегнулись. Не послышалось ли?
Скулёж повторился и костерок зашевелился. Джорджи тут же нагнулся и сунул руки в огонь. Всё произошло так быстро, что Брик не успел остановить дурака. А он уже отпрянул от костра и откатился в сторону. Подвернул под себя руки, и улёгся на живот.
— Что же ты творишь? — вопрос Брика затих, не получив ответа.
Староста обернулся, окинул взглядом растормошённый костёр. Тот здорово покосился, но продолжал гореть. Брик посмотрел на Джорджи. Дозорный поднимался с земли, к груди прижимая что-то руками.
Брик подошёл поближе и вновь услышал, как жалобно скулит кто-то, но на этот раз звук шёл из рук Джорджи. А дозорный широко улыбался, в этот миг очень сильно напоминая дурака, которым его все и считали.
— Смотрите.
Брик заглянул в руки дозорного, которые слегка приоткрылись. И между его пальцев увидел тёмный комочек, который пищал и пытался укусить дозорного за палец опалённой перчатки.
— Похоже Сара оставила нам прощальный подарок, — голос Джорджи лучился теплом. Он прижал комочек к лицу, потёрся щекой о крошечную голову, и спрятал щенка за ворот мехового тулупа.
Брик лишь покачал головой.
— Какой же ты всё-таки дурак, Джорджи.
Но при этом губы старосты улыбались.
***
Брик проспал всю ночь в башне дозорного. Там он ощущал себя спокойно. У небольшого очага ему было тепло. Джорджи не докучал старосте вопросами, и вообще не говорил с ним. Установилась тишина. И Брик уснул. Ночь прошла спокойно. И когда Брик открыл глаза, поднялся, чуть зевнул, то обнаружил, что под башней дозорного разыгралась настоящая драма. Он услышал часть разговора, идущего на повышенных тонах.
— Ты обещал остаться! — кричал женский голос.
— Когда ты ночью голой явилась в мой закуток, я мог бы и не такое тебе пообещать, — отвечал несколько разозлённый голос, который показался Брику знакомым. Поэтому он привстал с лавки у очага, и выглянул за край башни, вниз. Тут же разглядел клирика Ренуила, который уже забрался на свою лошадь и ждал, пока Джорджи, и ещё несколько мужчин, снимут с ворот засов. Причём из всех троих торопился открыть ворота лишь Джорджи, и он недовольно смотрел на двоих мужиков, что в открытую глазели на склоку клирика и местной девицы. Девушку звали Кира, она была Брику хорошо известна тем, что вроде как была у девушек за главную, а ещё сама Кира нередко грела Брику постель, он воспринимал это спокойно, Кира не требовала от старосты многого, лишь выслушивать её пожелания, касательно обустройства женщин в поселении.
У Киры были растрёпаны волосы. Щёки алели. А глаза сверкали бешенством. Она стояла внизу, вся растрёпанная, и кричала на клирика:
— Я что, по-твоему, какая-то шлюха, которой можно воспользоваться и сбежать?! — Кира рукой ухватилась за ремень седла клирика. Сам молодой клирик повернулся к ней боком, и смотрел на Киру с заметной злостью во взгляде.
— Ты хуже, чем шлюха! — заявил Клирик, в отличие от Киры лицо его было белее снега, до этого он плотно сжимал губы, но вдруг прикрыл глаза, и лицо его чуть разгладилось. А когда Клирик открыл глаза и вновь посмотрел на Киру, то его тонкие красивые губы слегка улыбались. — Шлюхи прекрасны! Они даруют одинокому мужскому сердцу любовь, и просят за это лишь монеты. — Улыбка исчезла с его лица, и он устало добавил: — А ты приходишь ко мне ночью в постель, просишь остаться, и на утро умоляешь скинуть вашего старосту с его поста и занять его место. Так послушай же меня, вероломная дрянь. Мне плевать на тебя, и твоё поселение! Сожри вас всех дикие звери, или тёмные твари. Я простой церковный клирик, и у меня полно других дел, а сейчас… — Он медленно повернулся к двум замершим мужикам и посмотрел на них так, что у Брика засосало где-то внизу живота. — Я надеюсь, что вы поспешите открыть эти сраные ворота.
Мужики бросились к воротам так, словно от этого зависела их жизнь. А впрочем, так оно и ощущалось. Они вдвоём схватились за деревянный брус так резво, что Джорджи