– Меня могут убить в любую минуту! Совершить мое убийство могут в любой момент, понимаете? Они просто ждут не дождутся возможности расправиться со мной самым жестоким образом!
– Почему же вы тогда не уйдете из политики? – таким вот был абсолютно нелогичный вопрос на это признание.
– Вы с ума сошли! Я особо ничего и не умею, кроме как наслаждаться властью, – был ответ этого истинного и ответственного государственного мужа.
Я готов был предаваться подобным размышлениям вкупе с изысканным обедом неопределенно долго, но мысли мои были прерваны наибесцеремоннейшим образом. Получасом ранее Премьер-министру удался отличный стратегический маневр, когда он избавил нашу обеденную процессию от Министра иностранных дел. Однако он совершил тактическую ошибку, пригласив на высвободившееся за обеденным столом место Министра торговли и несварения желудка, чья способность раздражать окружающих не менее феноменальна, чем у Министра иностранных дел: именно он прервал мои размышления, подняв бокал вина с намерением заставить нас поверить в то, что он собирается произнести тост, и таким образом безраздельно завладеть нашим вниманием.
– Китайские компании интенсивно инвестируют в наши предприятия, сэр, – вдруг заявил нам этот политикан после того, как заручился глазами и умами всех присутствующих. – Существует реальная угроза, что рано или поздно они используют свои инвестиции в качестве политического рычага. Это недопустимо! Нам следует интенсивно инвестировать в китайские предприятия. Нет – политическому рычагу для Китая! Да – политическому рычагу для нас! Да здравствует Великобритания! Ура!
А… Все-таки это был тост… Эмоциональность Министра торговли и несварения желудка для моей язвы хуже виски, честное слово: мы едва переварили эту вспышку патриотизма, как он опять принялся ерзать.
– Господа, у нас серьезная проблема, – заявил он с озабоченным видом. – Дезодорант «Акс» поставил нашу экономику на грань катастрофы. Миллионы несчастных женщин днями напролет преследуют мачо, сдобренных этим дезодорантом, и никто из них и минуты не думает о работе!
– Подумать только… Получается, эффект от этого дезодоранта стал экономическим фактором… – Премьер-министр был озадачен. – Миллионы! Вы уверены?
– Я лишь привожу цифры с официального сайта компании, сэр. Мы на грани экономического коллапса.
Вот! Что мне оставалось делать после подобного откровения? Только допить кофе и переодеться для вечера в клубе. Кризис был вне моей власти и вне моей вины – как я честно и желал, чтобы так оно и было, все это время.
– Поэтому нам нужно привлечь еще больше трудовых мигрантов, сэр. – Министр труда, пенсионного обеспечения и внутреннего умиротворения поднял свой бокал. – Мы должны последовать примеру других ведущих стран в этом вопросе и вновь встать в их главе. В сегодняшнем мире перегонка людей из одной страны в другую видится решением любых проблем, как реальных, так и надуманных. Вы понимаете, что я имею в виду?
– Так? – Наш дражайший Премьер-министр был неподдельно заинтересован. – Да, да?
Мне не оставалась ничего другого, как спокойно допить кофе: наше продвижение к победе над кризисом было в надежных руках.
Глава 3. Рассказ Павла Доли, человека за рулем
Моим первым ощущением, когда я очухался, была непривычная такая пустота в голове: башка пустая-пустая, как бутылка без джинна. Единственное, что я помнил о том, что произошло перед тем, как я отрубился… Так… а что там произошло-то? Ах, да, помню, помню: мне в рот пытались запихнуть какие-то таблетки. Я неслабо перетрухнул и зажмурился от страха. Да так сильно, что моментально уснул.
Да и второе мое ощущение было странным: мне казалось, будто я сижу на переднем сиденье легковушки, пристегнутым к нему ремнем безопасности. Моя голова вроде как тоже была пристегнута, но оказалось, у меня просто сильно затекла шея. Я взялся руками за голову и вертанул ее вправо. За стеклом было черно, как в норе у крота ночью. Тогда я вертанул голову влево.
На соседнем сиденье сидело какое-то чудище и пялилось на меня во все зенки. Темнота была почти непроглядной, если не считать далекого света нескольких уличных фонарей, но я все равно чувствовал на себе его вытаращенный взгляд так же ясно, как червяк на рыбалке чует, что хоть роль у него и центральная, но отнюдь не хэппиэндовская. Вдруг чудище заговорило. Господи, это была просто говорящая машина! Ну, вы знаете таких людей: им требуется меньше минуты, чтобы свести вас с ума своей болтовней, а о том, чтобы беседа с ними напоминала беседу, а не театр одного абсурдного актера, не может быть и речи. Чтобы выслушать всю чушь, которая вырывалась у него изо рта неконтролируемым потоком, нужно было иметь стальные нервы – у меня таких никогда и не было.
От его болтовни боль в шее моментально перекинулась мне в виски. В башке у меня заломило так, что я бросился шарить в поисках дверной ручки, чтобы вырваться из этого ада. А ручки-то и не было! Я даже не мог опустить стекло, чтобы выброситься в окно. И от дверной ручки, и от кнопки стеклоподъемника остались только гнезда: кто-то умышленно выковырял их! Выбраться из машины теперь было не легче, чем проделать математические расчеты с калькулятором, у которого лишь девять клавиш. Это была ловушка!
Я попытался придумать что-то, пока это ходячее радио продолжало вести свою передачу, но размышлять в подобной обстановке было невозможно. Вставить хоть словечко в поток его словесной диареи мне тоже не удалось. Куда там! Он просто не дал мне и звука произнести! Вы, как личности здравомыслящие, со мной, конечно, согласитесь, что люди, которые только и делают, что говорят, говорят и говорят, но при этом сказать им нечего, – это люди чрезвычайно глупые. Многословно голословные. Поэтому странно, что будущих дипломатов, набираемых из числа самой талантливой молодежи, обучают именно этому – говорить, ничего при этом не говоря.
Я запнулся и остановился. Сорока слева от меня продолжала стрекотать. Я был готов зареветь, но это вряд ли бы помогло. Ясно было одно: этот трещотка слишком много о себе думал, если он вообще был в состоянии думать. Дело в том, что при достижении определенного количества слов в секунду мысли только мешают говорить. Его уровень слов в секунду был просто ужасающим. Этот репродуктор явно страдал воспалением личности. Это такая штука вроде обычного воспаления, ангины там или чирья, только больной не чувствует ни боли, ни дискомфорта.
Моя несчастная башка наполнилась тошнотворным дурманом, и на какое-то время я потерял всякую связь с реальностью. Когда связь с реальностью восстановилась, в машине почему-то были слышны новые голоса. Оказалось, на заднем сиденье у нас пассажиры, и Трещотка потребовал, чтобы они объяснили нам, кто они такие. Первый назвался Александром Митиным. Как звали второго, я не расслышал. Во всяком случае, мне поначалу показалось, что не расслышал. Мне также поначалу показалось, что у него проблемы с речью: он почти все время молчал и говорил только, если у него что-то спрашивали. И спокойный он слишком был какой-то, учитывая наше положение. Не отсвечивал, короче, а шифровался, как какая-нибудь старая книжка на пыльной полке. Пусть его молчание раздражало не так сильно, как трескотня Трещотки, но меня оно напрягало конкретно. Подозрительное оно какое-то было, это молчание – молчание человека, который знал что-то, чего не знали мы.
– Ну, почему, почему из всех сегодня именно сегодня? – запричитал Трещотка. – Почему не вчера из всех вчера?
– Н-да? А почему не позавчера из всех позавчера? – Я скривился в насмешливой ухмылке.
Этим вопросом я надеялся продемонстрировать Трещотке всю нелепость его болтовни, но тут же об этом и пожалел: он схватил меня за воротник куртки и рявкнул, загадив мне лицо слюной из своей вонючей пасти:
– Ну, и что нам теперь делать? Кто-нибудь вообще в состоянии хоть что-нибудь придумать?
Наше положение было, честно говоря, совсем не завидным. С дверей исчезли все ручки и кнопки. Мобильного при себе ни у кого не оказалось, так что вызвать помощь по телефону мы не могли. Я нашел у себя в карманах несколько банкнот и вроде как паспорт, но толку от этих бумажек было как от кружки замерзшей воды на Северном полюсе: у нас не было ни зажигалки, ни спичек, поэтому воспользоваться деньгами и паспортом по назначению мы не могли.
Трещотка перестал скулить и вновь набросился на меня:
– Твое, что ль, корыто?
– Если я за рулем, то, небось, мое!
Я огрызнулся с нескрываемой злобой, но, честно говоря, я не был полностью уверен, что машина моя: мне мерещилось, будто я сижу в автомобиле с правосторонним рулем, хотя, скорее всего, мое сознание было все еще отравлено этими чертовыми таблетками и я был не в состоянии отличить лево от права. Трещотка лишь самодовольно хрюкнул: