— У нас нет выбора, — сказал он. — Это наша судьба.
Сверхъестественность события избавила ее от колебаний. На его роскошном внедорожнике они отправились смотреть затмение в маленькую бухту, окруженную кокосовой рощей, куда не ступала нога туриста. Далеко на горизонте мерцал город, небо было звездное и прозрачное, а луна светила одиноко и печально. Он припарковался под пальмами, снял ботинки, ослабил ремень и откинул свое сиденье. Только тогда она заметила, что задних сидений в машине нет, а передние превращаются в ложа одним нажатием кнопки. Остальное пространство занимал крошечный бар, магнитола, из которой журчал саксофон Фаусто Папетти, и микроскопическое подобие ванной с портативным биде за бордовой шторкой. Она все поняла.
— Затмения не будет, — сказала она.
Он заверил, что затмение обещали.
— Не будет, — повторила она. — Затмения бывают в полнолуние, а сейчас мы в первой четверти луны.
Его это не смутило.
— Значит, будет солнечное. Торопиться некуда.
Дальше разговаривать было незачем. Оба знали, к чему идет, она — еще с первого болеро. Ее удивило, как искусно, с мастерством фокусника, он снимал с нее вещь за вещью, кончиками пальцев, будто луковицу чистил. При первом штурме ей показалось, что она сейчас умрет от боли и невероятного смятения, что ее распластали на бойне. Дыхание перехватило, ее омыло ледяным потом, но она обратилась к примитивным инстинктам, желая чувствовать не меньше, чем он, и доставлять не меньше чувств, и вместе они отдались немыслимому наслаждению, какое дарит грубая сила, подчиненная нежности. Она никогда не стремилась узнать, кто он такой, но три года спустя после той безумной ночи увидела в телевизоре его фоторобот: полиция всех карибских стран разыскивала печального вампира, мошенника, сутенера беспокойных вдов и, возможно, убийцу двух из них.
4
![]()
Анна Магдалена Бах нашла своего следующего августовского мужчину еще на пароме. Собирался дождь, море было неспокойное, как в октябре, и на палубе оставаться не хотелось. Как только паром отвалил от причала, заиграл карибский оркестр, какие-то немцы, туристы, пустились в пляс и плясали до самого острова. Она укрылась в пустой — было всего одиннадцать утра — столовой и попыталась сосредоточиться на «Марсианских хрониках» Рэя Брэдбери. У нее почти получилось, как вдруг раздался крик:
— Что за счастливый день!
Доктор Акилес Коронадо, знаменитый адвокат, школьный друг Анны Магдалены и крестный ее дочери, шел к ней по проходу, раскинув руки и переваливаясь, словно престарелая горилла. Он сгреб ее в объятия, поднял в воздух и чуть не задушил поцелуями. Его несколько театральное радушие незаслуженно отваживало от него людей, но она знала, что радуется он искренне, а потому ответила с той же радостью и усадила рядом с собой.
— Вот ведь гадство! — сказал он. — Видимся теперь только на свадьбах и похоронах.
На самом деле они не виделись три года, и за это время он так постарел, что ее ужаснула мысль: а что, если он смотрит на нее с такой же оторопью, как она на него? Гладиаторская стать по-прежнему была при нем, но кожа совсем загрубела, вырос второй подбородок, как у персонажей ренессансной живописи, а бриз ворошил пожелтевшие пряди на лбу. Когда они познакомились в средней школе, он уже был специалистом по беззаботной любви, но отвага его простиралась только до тайных походов в кино на шестичасовые сеансы. Зато женился он так удачно, что брак принес ему больше почета и денег, чем вся осененная Гражданским кодексом трудовая жизнь.
Единственную неудачу он потерпел с Анной Магдаленой Бах, которая пресекла его первые поползновения в пятнадцать лет. Когда у обоих уже были семьи и дети, он снова начал прямолинейно и даже нахально за ней ухаживать, пытаясь без сентиментальщины затащить ее в постель. Она применила к нему смертоносный метод: не принимать поклонника всерьез, и тогда он усилил осаду: засыпал ее цветами и послал два горячечных письма, растрогавших ее. Тем не менее она не сдалась, опасаясь испортить нежную дружбу длиной в целую жизнь.
На пароме он вел себя безупречно — как умел он один, если, конечно, задавался такой целью. У причала они распрощались, поскольку ему нужно было успеть сделать все дела на острове до обратного четырехчасового парома. Она вздохнула. Она долго мечтала об этом новом шестнадцатом августа и даже обдумала некоторые закономерности — нелепо было бы ждать целый год, а в решающую ночь отдаться на волю случая. Первое приключение, размышляла Анна Магдалена Бах, она выбрала себе сама, хоть счастливая случайность и сыграла роль. Во втором случае выбрали ее. Первое оказалось подпорчено дурным вкусом двадцатидолларовой банкноты, но мужчина тот стоил ночи. Второе прожгло ее насквозь немыслимым наслаждением, и следующие три дня ее нутро словно молотили огненными цепями, так что пришлось носить прокладки и делать теплые ванночки.
Что касалось отелей, то первый, старенький, был лучше, податливее и больше ей подходил, но там ее могли узнать. Второй подавлял свой современностью, на поверку оказавшейся средневековым ханжеством. Если она, как в прошлый раз, нарядится, то в таком претенциозном отеле рискует получить от мимолетного любовника уже не двадцать, а сто долларов. Так что на третий год она решила не переигрывать, одеться как обычно и оставить за собой, а не за случаем свободу выбора. Бестактность первого мужчины она теперь вспоминала снисходительно. Раны затягивались, и вдруг ей отчаянно захотелось снова встретить его и переспать, на сей раз без испуга и спешки, как двум давним любовникам, подпитывающим друг друга живительным доверием.
При помощи очередного таксиста она выбрала отель, состоявший из россыпи простеньких бунгало в миндальной роще, с большой танцплощадкой под открытым небом, столиками вокруг и кричащей афишей единственного выступления великой кубинской певицы Селии Крус. Бунгало, доставшееся Анне Магдалене, стояло в самом удачном уголке под деревьями и показалось ей уютным и прохладным, а на удобной широкой кровати поместились бы и трое. Порхание бабочек в груди стало почти невыносимым при одной мысли, что до самого рассвета с ней здесь будет мужчина из мечты.
Над кладбищем шел мелкий дождь. Она заметила, что с могил убрали сорняки, а дорожки разровняли и избавили от ничейных костей и обломков гробов. Подробно рассказала матери, как хорошо сложился у мужа год в консерватории, несмотря на сокращение муниципального бюджета, про успехи сына в оркестре и неудачные попытки воспрепятствовать уходу дочери в монастырь.
По дороге в отель она увидела в туристической лавке прелестную оахакскую тунику уипиль и решила, что это самый подходящий наряд для сегодняшнего вечера. Она чувствовала, что сама себе хозяйка. Спокойно прочла третью новеллу из «Марсианских хроник», позвонила мужу, и они долго обменивались любовными шуточками. Приняла душ, посмотрелась в зеркало и увидела, что она так же прекрасна и свободна, как ацтекская королева, послужившая источником вдохновения для уипиля. Впечатление портили только лакированные туфли. Она подумала, что лучше всего было бы остаться босиком, но не решилась и отправилась к танцплощадке слегка огорченная этим мелким несоответствием, которое не убавило в ней решимости опередить случай.
На миндальных деревьях, как в Рождество, мерцали гирлянды с разноцветными лампочками, и во дворике было полно разношерстной молодежи, блондинок со своими неграми на одну ночь и усталых пожилых пар. Она, навострив радары, села за дальний столик, и тут кто-то сзади закрыл ей глаза ладонями. Она с готовностью ощупала руки, обнаружила массивные часы на левом запястье и обручальное кольцо на безымянном пальце, но не решилась назвать имя.
— Сдаюсь!
Это был Акилес Коронадо. Ему пришлось отложить возвращение до завтра, и он решил, что нет смысла ужинать по отдельности, если оба они на острове. Он не знал, в каком отеле остановилась Анна Магдалена, но ее муж с удовольствием поделился с ним информацией по телефону.
