— Потратьте их с умом, — сказала она весело. — Они из плоти и крови.
С прочими тайнами экстравагантного отеля Анне Магдалене Бах оказалось справиться труднее. Стоило ей закурить, как что-то заверещало, замигало, и строгий голос на трех языках сообщил, что это номер для некурящих. Поначалу она не могла взять в толк, что свет, телевизор, кондиционер и музыка включаются дверной карточкой, и пришлось просить, чтобы ее научили. Еще ей показали, какие кнопки нужно нажимать возле круглой ванны-джакузи, чтобы регулировать напор струй — от эротического до медицинского. Сгорая от любопытства, она скинула пропотевшую под кладбищенским солнцем одежду, надела шапочку для душа, чтобы не испортить прическу, и отдалась пенному водовороту. От счастья она даже набрала домашний номер и прокричала мужу: «Ты не представляешь, как ты мне сейчас нужен!» Голос у нее был такой радостный, что он через трубку почувствовал ее возбуждение.
— Черт, — сказал он, — будешь должна.
Ужинать она отправилась ровно в восемь. Сначала хотела заказать еду в номер, чтобы не одеваться, но смутилась дороговизной обслуживания и решила поесть по-простому, в кафе. Черное шелковое платье-футляр, длиннее, чем диктовала мода, очень шло к ее прическе. Она немного смущалась своего декольте, но ожерелье, серьги и кольца с искусственными изумрудами помогали делу и придавали глазам блеска.
Она быстро съела сэндвич с сыром и ветчиной и выпила кофе с молоком. Утомившись от громких туристов и оглушительной музыки, решила вернуться в номер и приступить к чтению «Дня триффидов» Джона Уиндема, до которой у нее вот уже три месяца не доходили руки. В тихом холле ей стало спокойнее, и она остановилась в дверях кабаре понаблюдать за профессиональной парой, безупречно танцевавшей под «Императорский вальс» Штрауса. Она так и стояла, прислонившись к дверной раме, даже когда показательные выступления закончились и на площадку высыпали обычные люди. Мягкий, но мужественный голос за спиной, совсем рядом, нарушил ее забытье:
— Потанцуем?
Обладатель голоса стоял так близко, что она улавливала тонкий запах страха за лосьоном для бритья. Она оглянулась через плечо, и у нее перехватило дыхание. «Простите, — пробормотала она, — но я не одета для танцев». Он не раздумывал с ответом:
— Вы одеты для всего, что сами задумаете, сеньора.
Фраза ей понравилась. Она машинально дотронулась ладонями до своих ключиц в белизне декольте, живых грудей, обнаженных рук, чтобы убедиться, что тело на месте, там, где она его чувствует. И снова бросила взгляд поверх плеча — но не затем, чтобы рассмотреть хозяина голоса получше, а затем, чтобы самыми прекрасными глазами из всех, что ему суждено было видеть в жизни, присвоить его себе.
— Вы очень любезны, — сказала она кокетливо. — Мужчины в наше время не говорят таких вещей.
И тогда он обошел ее и томным жестом снова пригласил на танец. Анна Магдалена Бах, одинокая и свободная на своем острове, вцепилась в его руку изо всех сил, будто висела на краю пропасти. Они станцевали три вальса на старинный манер. Она с первых шагов предположила по его циничному мастерству, что он тоже профессионал, нанятый отелем для увеселения туристов, и позволила закружить себя, но неизменно оставаясь на расстоянии вытянутой руки. Глядя ей в глаза, он сказал: «Вы танцуете, как настоящая артистка». Она знала, что так и есть, но понимала, что он сказал бы так любой женщине, которую хотел затащить в постель. На втором вальсе он попробовал прижать ее к себе, но она не далась. Он прекрасно понял и не менее искусно вел ее, держа за талию кончиками пальцев, словно цветок. Она не уступала в грациозности. К середине третьего вальса она уже будто знала партнера всю жизнь.
Анна Магдалена не подозревала, что бывают такие красивые мужчины в такой старомодной оболочке. Его кожа отличалась крайней бледностью, глаза под густыми бровями полыхали огнем, иссиня-черные волосы с идеальным пробором были усмирены бриолином. Тропический смокинг из шелковой чесучи, облегавший узкие бедра, довершал франтоватый облик. Все в танцоре казалось таким же фальшивым, как его манеры, но жаркие глаза словно молили о жалости.
После вальсов он, ни о чем не спросив, повел ее к дальнему столику. Приглашения и не требовалось: она все знала заранее и обрадовалась, что он заказал шампанского. Сидеть в полумраке зала было приятно, и над каждым столиком витала аура уединения. Пока играла сальса, они молча смотрели на стремительно вертевшиеся пары. Она понимала, что он может сказать ей только одно. Время летело быстро. Они выпили полбутылки шампанского. В одиннадцать сальса смолкла, и фанфары возвестили о специальном выступлении Элены Бурке, королевы болеро, всего один вечер уделившей «Карлтону» в триумфальных гастролях по островам Карибского моря. В ослепительном свете, под оглушительные аккорды королева вышла на сцену.
Анна Магдалена догадалась, что ее спутнику никак не больше тридцати, потому что болеро он танцевал не блестяще. Ей пришлось спокойно вести его, пока он не подстроился под шаг. Она снова попыталась держать его на расстоянии — на этот раз не из приличий, а чтобы он не понял, как вскипела ее кровь, разгоряченная шампанским. Но он придвинул ее к себе, сначала мягко, а потом вложив всю силу в руку у нее на талии. И тогда она почувствовала на своем бедре то, что он, обозначая территорию, хотел дать ей почувствовать. У нее ослабли колени, и она прокляла себя за биение крови в венах и непозволительный жар дыхания. Ей все же удалось прийти в себя и отказаться от второй бутылки шампанского. Он не стал настаивать, а предложил прогуляться по пляжу. Она скрыла разочарование за снисходительной и легкомысленной фразой:
— Вы знаете, сколько мне лет?
— Я не могу себе представить, чтобы у вас был иной возраст, кроме того, что вы сами пожелаете, — ответил он.
Он еще не договорил, когда она, уставшая от вранья, поставила своему телу ультиматум: сейчас или никогда. «Простите, — сказала она и поднялась, — мне нужно идти». Он в замешательстве вскочил на ноги.
— Что случилось?
— Мне нужно идти. Я плохо переношу шампанское.
Он предложил какой-то другой, более невинный план, не зная, видимо, что, когда женщина уходит, нет власти, божеской или человеческой, способной ее остановить. Наконец он сдался.
— Можно мне вас проводить?
— Не утруждайтесь. И спасибо. Незабываемый получился вечер.
В лифте она уже жалела, что ушла. Точнее, испытывала к себе жгучую ненависть. Хотя было утешительно осознавать, что она поступила правильно. Она вошла в номер, разулась, легла на кровать и закурила, смотря в потолок. Взревела пожарная сигнализация. Почти одновременно в дверь постучали, и она мысленно испепелила чертов отель, где рука закона достает постояльцев даже в уединении уборной. Но за дверью стоял не закон, а ее недавний партнер. В полутемном коридоре он напоминал музейную восковую фигуру. Без всякого сострадания, не убирая руку с дверной ручки, она всмотрелась, убедилась, что это он, и наконец отодвинулась от прохода. Он вошел, как к себе домой.
— Предложите мне что-нибудь выпить?
— Угощайтесь, — ответила она непринужденно. — Я понятия не имею, как что работает в этом космическом корабле.
Он, напротив, прекрасно умел со всем управляться. Приглушил свет, включил легкую музыку, достал из мини-бара шампанское и налил два бокала — словно работал художником-постановщиком. Она включилась в игру — не как Анна Магдалена, а как актриса, исполняющая ее роль. Они сдвинули бокалы, и тут зазвонил телефон. Она подошла. Очень любезный сотрудник безопасности отеля сообщил, что никто не может находиться в люксе после полуночи, если не зарегистрирован.
— Разумеется, я знаю, — сказала она, краснея. — Прошу прощения.
И в полном смущении повесила трубку. Он, словно слышал весь разговор, просто сказал: «Они ведь мормоны». И без дальнейших проволочек пригласил ее посмотреть с пляжа полное лунное затмение ровно через час с четвертью. Это было заманчивое предложение, поскольку к затмениям она питала детскую страсть, но весь вечер она балансировала между приличиями и соблазном и теперь соглашаться было неловко.