Читать интересную книгу "Упражнение на доверие - Сьюзен Чой"

оставшиеся позади, даже Дэвида. Она так и не поняла, где он в круге.

Коридоры пустые, твердые подошвы громко стучат по скользким черно-белым квадратикам. На ней ее панковские ботинки с брутальными мысками, металлическими каблуками и тремя большими серебряными квадратными пряжками на каждом. За закрытыми дверями классов в западном коридоре дремлют на обязательных уроках первокурсники и третьекурсники – английский и алгебра, обществоведение и испанский. В южном и восточном коридорах слышится истинная школьная жизнь: джаз-бэнды гремят Эллингтона; в танцевальной студии руки одинокого пианиста гарцуют по клавишам под аккомпанемент туго стянутых окровавленных ног. Во дворике для курения пусто, на выбеленных солнцем лавочках – только желуди с огромного дуба. Уличный класс – огороженный прямоугольник газона со сценой в одном конце – тоже пуст, калитка в переулок закрыта на замок. Саре хочется, чтобы в этих укромных уголках появился Дэвид, а не Джоэль, чтобы это Дэвид сидел на пустой лавочке курильщиков, чтобы это Дэвид сидел под дубом. Задний выход ведет на парковку, где паркуются, а в хорошую погоду и обедают студенты, прямо на капотах. Джоэль – сразу перед дверями, свернулась, захлебывается всхлипами. Явно хотела сбежать на машине, но догнало горе; ключи от «мазды» торчат из кулака. У нее новенькая «мазда», как маленькая ракета, Джоэль купила ее за наличные, больше десяти тысяч долларов, которые однажды показала Саре – в банке из-под кофе у нее под кроватью. Сара не знала, откуда у нее столько денег. От продажи легких наркотиков, думала она; может, еще откуда. Джоэль каждый день едет из школы до дома друга в нескольких кварталах от своего и паркуется там, а потом идет пешком, чтобы родители не узнали. Джоэль не глубокая, а простая, не угрюмая, а солнечная, и все же большая часть ее жизни – подпольная жизнь профессиональной преступницы, чем она и очаровала Сару. А теперь Джоэль оголилась, душа нараспашку. Она просто девушка, которая любит веселиться и слишком хочет нравиться. Это осознание пугает не своей нелестностью, а тем, что, как внезапно понимает Сара, таких осознаний мистер Кингсли от них и добивается. В прошлом году во время Наблюдений, пока они говорили друг другу что-нибудь вроде «Ты очень добрая» или «По-моему, ты красивый», он нетерпеливо мерил шагами класс. И все же, точно так же понимает Сара, сейчас разворачивается такая история, куда не вписываются истинные чувства ее самой. Ей полагается обнять Джоэль, помириться. Она это знает так же четко, как если бы мистер Кингсли стоял рядом и наблюдал. А ощущение такое, будто он и правда наблюдает.

Джоэль, не по годам фигуристая и резко пахнущая, настолько очевидно воплощает телесное, что Саре становится отвратительна собственная застенчивая телесность, а заодно и собственная плоть, собственный запах. Огромные груди Джоэль усыпаны веснушками, все морщинки и складки постоянно потеют; за промежностью, стянутой джинсами, тянется обонятельный стяг, словно это какой-то липкий ночной цветок, возбуждающий летучих мышей в джунглях. Джоэль спит с мужчинами намного старше, в школе и не смотрит на парней, словно они даже не будущие мужчины. Она смотрит только на Сару.

Прикрыв глаза, чуть ли не стиснув зубы, Сара обнимает Джоэль. Та благодарно липнет к ней в ответ, пропитывает плечо слезами и липкими соплями. И это тоже самоконтроль, думает Сара. Когда пинками заставляешь себя действовать. До сих пор она принимала за самоконтроль только сдерживание: не выбивай стулом стекло.

– Прости меня, пожалуйста, – слышит она свой лепет. – Я просто запуталась, я не хотела отдаляться. У меня тут творится какое-то безумие…

– А что творится? Я же видела, что у тебя что-то творится! Я так и знала…

Скоро обман завершен. Сара не собиралась доверяться никому, меньше всего – Джоэль. А теперь, словно читая сценарий, рассказывает ей о маскировочной теннисной ракетке, о пустом киоске. После исповеди она снова объект всецелой преданности Джоэль. Всхлипы переходят в смех, отчаянная мольба – в радость. Теперь она цепляется за Сару не из слабости и скорби, а чтобы не кататься по земле от хохота. Снова купив дружбу, которая ей не нужна, осквернив то единственное, что ценила, Сара знает: это и неважно, что она доверила Джоэль «секрет», приведя ее в такой восторг. Та чуть ли не обвивает Сару, как лоза, когда они влетают обратно в класс и почти буквально – в Дэвида, потому что их не было так долго, что урок закончился, а он первый вскочил сбежать. При его виде Джоэль хохочет и прячет лицо. Дэвид грубо проталкивается мимо Сары, и она чувствует, как на ее коже вспыхивают костры. Мистер Кингсли, тоже уходя, бросает словно между прочим:

– Сара, зайди ко мне завтра во время обеда.

Даже Дэвид во время своего побега слышит это приглашение, даже он понимает, что оно значит. Даже Джоэль, полностью перевравшая для себя весь эпизод с Сарой, понимает, что значит приглашение мистера Кингсли. Она стискивает жаркую хватку на ее руке с сестринской завистью. Сара стала той Проблемой, которой хотелось стать им всем.

– Вчера ты совершила добрый поступок, – начал мистер Кингсли, закрыв дверь с гулким щелчком. Он показал на кресло, куда ей нужно сесть, и, наверное, как раз из-за новизны ощущений – сидеть у него кабинете – она сразу же выпалила:

– Я не хотела.

Она видела свое опасное желание поспорить с ним.

– Почему? – спросил мистер Кингсли.

– Я больше не чувствую, что мы с Джоэль близки. Я думала, вы всегда нас учили, что надо уважать свои чувства. Но вчера мне показалось, будто мои чувства роли не играют.

– Как это?

– Вы хотели, чтобы я пошла за ней и утешила, сказала, что мы все еще лучшие подруги. И я сказала, хоть и соврала. А теперь мне придется врать дальше, потому что она верит, что мы лучшие подруги.

– С чего ты взяла, что я этого хотел?

– Вы же сами сказали идти за ней!

– Да, но больше я ничего не говорил. Не просил утешать. Не просил врать и говорить, что вы все еще лучшие подруги.

– А что мне было делать? Она же плакала. Я чувствовала себя виноватой.

Теперь уже плакала Сара, а ведь зарекалась. Весь гнев, что она принесла в кабинет, изошел на всхлипы. С ее края стола лежала пачка салфеток «Клинекс», будто на ее месте плакали часто – от гнева или от других чувств. Она выдернула сразу несколько и высморкалась.

– Ты должна была оставаться с ней, не теряя упорства и честности. Так ты и сделала.

– Какая тут честность. Я соврала!

– И сама знаешь,