Читать интересную книгу Запечатанное письмо - Эмма Донохью

— У меня больше нет вопросов, милорд.

Фидо уже приготовилась уйти, как встал Боувил, и она вспомнила, что ее еще должен допросить адвокат Гарри. Опасаясь, что разрыдается, она устало опустилась на стул.

— Не спешите, мисс Фейтфул. Дать вам воды?

— Нет, благодарю вас, — прошептала она.

Его голос мягок и мелодичен.

— Теперь вы уже понимаете, что напрасно хранили искреннюю верность коварной подруге, напрасно доверяли ответчице, а не свидетельству своих чувств, напрасно уклонялись от вызова в суд. Но от имени британского правосудия я хочу поблагодарить вас за мужество, позволившее вам появиться здесь сегодня. — Широкая поощрительная улыбка. — Джентльмены из жюри, я уверен, сочувствуют вашему рассказу об обманутом доверии и рады, что вы вовремя все осознали и прояснили характер ответчицы и ваш характер.

Его добрый тон лишает ее сил. «Только не плакать, — приказала себе Фидо, — не смей плакать!»

— Могу только сожалеть, что в своих предыдущих выступлениях я так дурно отзывался о вас, мисс Фейтфул, и здесь, перед лицом суда, я беру назад свои слова. Мой клиент в данный момент получил более ясное представление о сложностях его семейных отношений с 1854 по 1857 год, — сказал Боувил, — и по его желанию я заявляю, что он считал ваше влияние на жену скорее положительным, чем отрицательным.

Так вот оно, вознаграждение, которое Гарри обещал ей, сидя рядом в кебе. Но как присяжные воспримут этот крутой поворот? «Все мы похожи на лжецов, все без исключения».

— Вы подтверждаете, что истец хорошо относился к вам во время вашего пребывания в его доме на Экклестон-сквер?

— Да, я видела от него только доброту и вежливость, — бесстрастно произнесла Фидо.

— В отношении так называемого запечатанного письма, которое вызвало столько досужих домыслов, — продолжал Боувил. — Я хотел бы отметить, что, насколько помнит истец, оно содержит только запись о его мнении, что вам лучше возвратиться к своим родителям, и ничего порочащего вас.

Ей следует радоваться: это ключ от двери ее тюремной камеры. (Но для слушателей это совершенно непонятно: если в письме нет ужасных обвинений против нее, тогда зачем Гарри писал его и передал брату и почему Боувил так многозначительно размахивал им в суде две недели назад?) Тише, тише, Иуда уже получил свои тридцать сребреников. «Умоляю, отпустите меня!»

— Теперь, если позволите, перейдем к полковнику Андерсону. Когда вы с ним познакомились?

У Фидо опять началось усиленное сердцебиение. Гарри и его адвокат наверняка думали, что по условиям их сделки она готова сказать все. И конечно, вчера, когда она рвала на клочки бархотку, она и сама решила, что сегодня отплатит Хелен за все. Но сейчас, когда дело дошло до этого, почему-то…

Она начала спокойно описывать свои встречи с Дэвидом Андерсоном.

— Боюсь, я не могу назвать даты его визитов, так как не веду дневника.

— Были ли они наедине в вашем доме? — подсказал Боувил.

— Наедине? — повторила Фидо. Вот он, ее шанс, эта линия, прочерченная на песке.

Адвокат кивнул и ждал ее ответа.

Она обнаружила, что почему-то не может… и не хочет переступать черту.

— Мне повторить мой вопрос, мисс Фейтфул?

Она покачала головой. Это не милосердие; больше она не испытывает тепла и нежности к Хелен Кодрингтон.

— Нет, — осипшим голосом проговорила она.

— Под этим «нет» вы имеете в виду, что мне не нужно повторять вопрос?

— Я имею в виду, что они никогда не находились в моем доме наедине.

«Я там тоже была: стояла прямо за дверью гостиной и прислушивалась».

В зале шум, шорох подошв по полу, переговоры. Кто из них радуется за эту красивую порочную женщину, думает Фидо, и кто предпочел бы, чтобы Хелен была наказана? Ей пришло в голову сравнение со сценой утопления ведьмы: гладкая золотистая головка появляется над водой, снова тонет, снова выныривает и опять скрывается.

Адвокат подозрительно сощурился.

— Вы помните разговоры с миссис Кодрингтон о соответчике?

«Если я скажу, что не помню, никто мне не поверит». Она молчит, осторожно выбирая слова.

— Однажды я сказала ей, что ее дружба с полковником неблагоразумна и что я не хочу быть замешанной в их отношения. — Да, это звучит правдоподобно. Фидо действительно говорила так Хелен — среди прочих вещей. «Правда, частичная правда и все что угодно, только не вся правда».

Боувил подошел ближе.

— И это все, что вы думаете о ее поведении? Ничего более серьезного, чем просто неблагоразумие?

— Я уже сказала.

— Вы утверждаете, что никогда не видели своими глазами непристойной близости между ними?

Что значит — видеть своими глазами? А если снаружи, за дверью, прижимаясь к ней, отгораживающей ее от тайны?

— Никогда, — подтвердила она.

Она судорожно стиснула пальцы, умирая от желания затянуться сигаретой. То, что Фидо делает, — скорее, не делает — конечно, может не играть важной роли. Существуют и другие свидетели, которые охотно поклянутся на Библии в преступности Хелен. Но Фидо не сделает второй шаг. Пусть Хелен падет, но Фидо не станет той, кто столкнет ее в пропасть. Она скорее предоставит это сделать суду, провидению или если провидения нет, то судьбе, року. Ее руку останавливает не преданность и не прощение. Только стремление сохранить душевное равновесие, уверенность в себе, не стать подобной Хелен. Только уйти назад, в прошлое, чтобы найти себя, свое настоящее «я» в этом вязком тумане.

Фидо показалось, что Боувил собирается нанести упрямой свидетельнице ответный удар. Он может потребовать, чтобы суду было предъявлено запечатанное письмо. Одна эта мысль приводит ее в полное смятение. Черная печать может быть взломана, и, подобно чумной заразе, страшное обвинение вырвется на свободу. Фидо опустила свое оружие, тогда как Гарри по-прежнему крепко сжимает свое. Она умоляюще посмотрела на адвоката.

Боувил вздохнул и обменялся взглядом со своим клиентом. Гарри едва заметно качает головой, и адвокат произносит слова, которые даруют ей свободу:

— Милорд, у меня нет больше вопросов.

Глава 17

ВЕРДИКТ

(от англо-нормандского «говорить правду»: окончательное и единодушное решение жюри по окончании судебного разбирательства)

Веселей гляди, ребята, наш корабль летит вперед!

Там нас вновь победа ждет, как весь славный этот год.

Мы не рабские душонки, честь и слава — наш удел.

Кто свободней сынов моря? Кто на них пойти посмел?

Дэвид Гаррик.[68] Дубовое сердце, гимн военно-морского флота (1759)«КОДРИНГТОН ПРОТИВ КОДРИНГТОН И АНДЕРСОНА

Вердикт соответственно касался всех обвинений, выдвинутых истцом. Судья Уайлд огласил приговор, который вступит в силу после установленной даты, если до нее не будет отменен, и потребовал, чтобы соответчик (полковник Андерсон) возместил истцу судебные расходы в размере 943 фунтов. К удивлению многих присутствующих, затем судья Уайлд предпринял необычный, хотя и имевший уже прецедент шаг, обязав истца выплатить ответчице (Хелен Джейн Уэбб Смит, бывшей Кодрингтон) сумму 1100 фунтов на том основании, что истец в течение многих лет вынуждал страдать свою жену, отказываясь исполнять с ней супружеский долг по ночам и лишая ее своего общества днем. Как обычно, королевский проктор имеет в своем распоряжении срок не менее шести месяцев для установления каких-либо доказательств тайного сговора между разводящимися супругами. В случае отсутствия таковых судья Уайлд объявит приговор окончательным».

Этот день в конце октября очень холоден. Гарри уже несколько часов неподвижно сидит в кресле перед одним из шести каминов в знаменитой кофейной комнате Рэг-клуба. Он размышляет о дочерях: что он скажет им на следующей неделе, когда заберет их у Уотсонов и отвезет домой на Экклестон-сквер. Он мысленно пытается представить свой монолог.

«Мама очень плохо себя вела и уехала». Неубедительно и как-то по-детски.

«Ваша мама больше не имеет права быть мамой». Слишком сухо и официально.

«Лучше считать, что она умерла — для нас умерла». Нет, Нэн и Нелл начнут плакать, а он не выносит их слез.

«Развод означает, что ваша мама должна уехать из дома и жить далеко от вас». На самом деле он не представлял, что станет с Хелен: куда она уедет и что будет делать. Вчера, во время последнего разговора с Бёрдом, Гарри едва не дал слабинку и не предложил ей какое-нибудь содержание, но потом снова взял себя в руки.

«Ваша мать…» А нужно ли им что-то говорить? Неправильно подобранное слово может ранить сильнее, чем молчание. Девочки и сами быстро все поймут. Может, лучше просто заехать за ними в кебе, по дороге занимая их разговором о подаренном зоотропе, и совсем не упоминать об отсутствующей матери, ни в этот день, ни потом.