– Опаньки! Как заговорили. Я тоже не распускаю сопли. А зачем меня тогда сюда приперли?
– Тебя и приперли, чтобы помог нам одного офицера в чувства привести. До сих пор в шоке после ранения, потерял оба глаза, теперь только с собой разговаривает. Не отвечает на наши вопросы. Его Петр зовут. Попробуй к нему обратиться, может, у тебя получится.
Невский показал здоровой рукой на кровать капитана Копейкина.
– Хм-м. Интересный случай. У меня в роте тоже был боец, у него на глазах земляк погиб, голову осколком начисто срезало, а того бойца вскоре контузило. Так он тоже долго потом сам с собой разговаривал. Кстати, в вашей медроте и лежал. Я его навещал несколько раз. А очухался он, когда стали ему письма из дома читать, тут он и пришел в себя. Не сразу, конечно, но сработало.
– Отлично, Саша! Великолепная идея. Вот видишь, не зря тебя к нам принесли.
– А кто это весь забинтованный у вас? Обожженный что ли?
– Точно, это наш Сергей, врач батальона, ему здорово досталось. Но парень держится мужественно. Как видишь, есть и те, кому пришлось хуже.
Кроха промолчал. Потом достал из-под подушки пачку сигарет, не спеша, щелкнул зажигалкой.
– Александр, здесь же нельзя курить, – подал голос Николай Красько. – Нашему Сереге и так тяжело дышать – ожог дыхательных путей у него.
– А мне врач разрешил в моей палате курить. Извините, мужики. – Он торопливо загасил сигарету об пол. – Та к как на счет чтения писем для этого парня?
– Конечно, попробуем, надо врачу сказать. Хорошо бы еще найти такие письма. Ты-то сам как ранение получил? Мы и, правда, с тобой не раз «пересекались» в бригаде. Хорошо тебя помню. Чай, в одной столовке кормились.
– В середине января подорвался на мине. Возвращались домой с задания, прямо у въезда в расположение бригады наскочил на своей БМП на свежую «закладку». Главное, утром там же проезжали – все было нормально. Когда успели эти суки установить?! Совсем близко уже подбираются к военному городку. Мой водитель погиб почти сразу, а мне обе ноги перебило. У других бойцов тоже разные травмы были, но не опасные для жизни. Меня практически сразу в наш Кандагарский госпиталь переправили. Хорошо все сделали врачи, обе ноги сохранили. Я на следующий день даже обрадовался, мол, легко отделался. Несколько дней все шло нормально. А потом…
Капитан надолго умолк. Снова достал из-под подушки сигареты, прикурил дрожащей рукой от своей зажигалки. Выпустил длинную струю дыма. Вспомнил, видимо, о просьбе. Тут же потушил сигарету, скомкал ее и бросил в открытую дверь. Продолжил хриплым, «осевшим» голосом:
– А потом начались осложнения. Ноги загноились. На перевязках я задыхался от вони из своих ран. Долго врачи боролись за сохранение ног. Потом стали говорить об ампутации на уровне середины голеней. У меня там были переломы-то. Но я не соглашался ни в какую. Позже на специальном самолете переправили сюда, в Кабул. Я уже ничего не соображал. Температура была очень высокая. Вроде гангрена началась. Чтобы жизнь спасти мне обе ноги и отняли на уровне середины бедер. Вот теперь и стал таким…
Капитан лег на спину и закрыл глаза рукой. Все молчали, пропуская через себя чужую боль. Еще одна исковерканная судьба. Еще одна молодая жизнь погублена на корню.
– У меня тоже ампутация прошла на этом уровне. Правда, одна нога. – Первым нарушил молчание Николай. – Но я планирую остаться в армии еще. Конечно, я врач, мне могут подыскать местечко «теплое». Может, и в госпитале будет должность. Но тебе, Саня, сложнее найти место в строю. Но есть же масса должностей нестроевых! Наконец, в военкоматах можно служить. После Великой Отечественной войны вон, сколько инвалидов было, но многие с ужасными последствиями травм оставались на службе. Так что, Саша, настраивайся на дальнейшую службу в военкомате какого-нибудь областного города. Не меньше! А-то и в столице нашей Родины городе Герое. А что? Заслужил! Пусть они там подвинутся для геройского парня, который честно исполнил свой интернациональный долг (будь он не ладен!). Протезы сейчас неплохие научились делать. Это не деревяшки, на которых наши отцы и деды прыгали после той войны.
Николай Красько даже уселся в кровати, жестикулируя руками, добиваясь большей убедительности. Александр Кроха тоже сел на носилках и исподлобья наблюдал за товарищем по несчастью. Что-то все же изменилось в его настроении, в его взгляде.
– Я десантник! Собирался посвятить этому всю жизнь. Закончил еще в Калинине «кадетку». И вдруг я буду сидеть и перебирать бумажки, штаны просиживать? – капитан сказал уже спокойным голосом. Кажется, внутренне он сам склонялся к такому решению. – А что, могут все же и без двух ног в армии оставить служить?
– Конечно, Саня, конечно! Каждый год число инвалидов из Афгана увеличивается. На «верху» тоже об этом вынуждены думать. Ничего, напишем с тобой рапорт на имя министра Обороны, он и разрешит нам дальнейшую службу. Попомни мое слово. Так что, кончай «киснуть» и настраивайся на новую жизнь.
Красько широко улыбнулся и снова лег. Невский с восторгом смотрел на старшего товарища. Вот это работа! Похоже, ему удалось посеять надежду в душе покалеченного десантника.
Когда солдатики из команды выздоравливающих спустя несколько минут выносили носилки с капитаном, Кроха на прощание произнес:
– Мужики, найдутся письма для этого слепого парня, зовите меня, я могу ему почитать. У меня уже был хороший опыт.
Гостя унесли. На несколько минут в палате стало тихо.
2Неожиданно заговорил Сергей Сомиков:
– А мне уж не придется в армии послужить. Да и выживу ли – вот вопрос?
Николай откликнулся мгновенно:
– Серега, ты эти вредные мысли выбрось из головы! Ведь ты один у матери своей, кто ей поможет на старости лет? Подумай о ней! И чтобы мы в палате больше такое не слышали! Ишь, чего удумал?! Одного тут давеча приносили, так он, паршивец, хотел с собой покончить, и ты теперь о смерти заговорил. Черт знает, что такое! Умереть – много ума не надо. Но надо жить. Стисни зубы – и живи! И, как писал Василий Макарович Шукшин: «Надо жить… Надо бы только умно жить…» Вот и думай теперь, как этого добиться. А времени у тебя теперь навалом, хоть завались.
– Я думаю, Сергей, для тебя хорошим шансом должен послужить Ленинград. Есть там целая клиника, где лечат термические повреждения. Там такие «светила» работают, вытаскивают из куда более тяжелых случаев. Из всей площади ожога у тебя ведь глубоких повреждений (степени III Б и IV) меньше 40 процентов? – Невский уверенно вступил в разговор. Об ожогах он знал много – в своей врачебной практике приходилось сталкиваться. Дождался, пока Сомиков неуверенно кивнул головой. Продолжил говорить. – Ну, вот. А это главное. Поверхностные ожоги (II–IIIА степени) тебе залечат. Врач говорил, что давно уже заказан для тебя прямой самолет до Ленинграда. Вот и успокойся. При первой возможности тебя перевезут в город на Неве. Еще мы на твоей свадьбе погуляем. Если позовешь, конечно.
А мне пришлось побывать в том ожоговом центре. Служил я в госпитале в Печоре, это на севере Коми АССР. Поступил к нам солдатик с колоссальными ожогами на всем теле. Он в своей каптерке по неосторожности опрокинул большую банку с жидкостью, окатил себя всего (одна голова сухая осталась), а это оказался уайт-спирит – это же легко горючая жидкость. Но этот чудак (не хочу другое слово говорить), решил закурить. Конечно, вспыхнул, как факел. Ладно, сослуживцы вовремя подоспели, накинули на него брезент, потушили. Короче говоря, только лицо и не пострадало. А площадь глубоких ожогов была больше 50 процентов. Помучились мы с ним, пока из ожогового шока выводили. Спустя несколько дней командир части, где этот солдат служил, смог организовать специальный рейс в Ленинград, в эту самую ожоговую клинику. Вот я и полетел солдата сопровождать от нашего госпиталя. Да, до сих пор вспоминается эта поездочка…
– А что такое? Парень плохо перенес перелет? – Сразу заволновался Сергей.
– Нет. Тут все было отлично. Я ему только пару раз обезболивающие колол, да сердечные. По другому поводу пришлось побеспокоиться. Это был праздничный день, первомайские дни. Меня, можно сказать, прямо от праздничного стола из дома вызвали, не объясняя причины. Я и ушел без денег, форму надел, а обувь была неуставная (в далекой Печоре мы могли себе так позволить ходить, а в Ленинграде?!). Даже и жена не знала, куда я пропал «на минутку». Начальник госпиталя поставил перед фактом, мол, надо спасать человеческую жизнь, самолет заказан. Я сказал: «Есть!» И полетел. Парня пострадавшего собрали, как положено: на носилки положили госпитальный матрац, подушку, белые простыни-наволочки, укрыли одеялом с белым пододеяльником. Любо-дорого посмотреть. Не стыдно в Северную столицу везти. Мне только строго-настрого зам. начальника госпиталя по материально-техническому обеспечению приказал все это добро обратно привезти, иначе он мне «покажет кузькину мать».