Читать интересную книгу Регистан где-то рядом (сборник) - Александр Карелин

Но на этом сходство судеб не закончилось. Николай тоже получил ранение в рейде при следовании в колонне. Очередь из крупнокалиберного пулемета пробила кабину машины и раздробила правое бедро. Спасти ногу не удалось. Ампутацию провели на уровне середины бедра. В этот госпиталь капитана перевезли через пару дней после ранения. Теперь его в ждет отправка в Ташкент. Своей жене, которая живет с детьми у его родителей в Кемерово, пока о ранении не писал. Но придется.

Никто в палате, кроме Красько, не строил планов на будущее. Оно казалось призрачным. Лишь оптимист Николай твердо верил – продолжит службу в армии, а работу хирурга не оставит.

3

Была у Николая Красько одна страсть, о которой он мог говорить часами. Это охота.

При каждом удобном случае капитан вспоминал свои «охотничьи истории». Его с интересом слушал не только сосед Александр, но даже обожженный Сергей прекращал стонать, а Юрка переставал материть вполголоса всех и вся, заслушиваясь рассказами «советского барона Мюнхгаузена». Как известно, охотники по праву считаются одними из лучших рассказчиков. Ну, а «не приврать – красиво не рассказать».

Однако Николай был не только охотником, он прекрасно знал рецепты приготовления блюд из птицы, сам много и с увлечением готовил. Вот повезло его жене! Муж был «настоящее золото».

Сестры и врачи часто могли слышать его «полезные советы», работая с пациентами в палате.

– Мало, кто знает, как правильно разделывать и готовить добычу. – Говорил, например, капитан, обращаясь к Невскому, но при этом повышал голос для всех находящихся в палате. – Птицу легко ощипать, если ее предварительно положить в воду, содержащую немного питьевой соды, или погрузить на 1–2 минуты в горячую воду (до 75 градусов). А гуся ощипывают сухим, не ошпаривая кипятком. Мясо ошпаренного гуся меняет вкус. Чтобы мясо птицы получилось нежным, прежде чем готовить, его надо снаружи и внутри протереть разрезанным лимоном. А при варке бульона из птицы ее опускают только в холодную воду.

– Ну, Коля, за тобой надо постоянно записывать. Я хорошо готовлю, но этого ничего не знала. – Медсестра Нонна заканчивала менять повязку на животе Юрия, широко улыбнулась рассказчику. – Хоть не уходи из вашей палаты.

– Вот, Нонночка, и заглядывай к нам почаще, приходи чаек попить. Мы тут все смирные, не кусаемся. А тебя надо в рамочку вставить и любоваться на такую красоту.

– Ага. Еще скажи раздеть до нага, – девушка довольно рассмеялась.

– Мужики, заметьте, это не я предложил. Но мы не против. Так ведь?

Невский даже прыснул. Такой «треп» явно повышал настроение, да и боль меньше беспокоила.

– Ладно, охотник, рассказывай дальше. – Сестра перешла к молчавшему капитану Копейкину. Начала осторожно разбинтовывать его голову. – Он так и не говорит с вами?

– Молчит наш Петруша. Молчит, как партизан. Пока только один для него собеседник – это он сам. Но ничего, мы его своей болтовней «достанем», и он попросит нас заткнуться. Это и будет его чудесное исцеление. Итак, я продолжаю учить поварскому искусству. Если при жарении в духовом шкафу тушка птицы или дичи сильно подрумянится, но внутри еще не готова, прикройте ее сверху влажной пергаментной бумагой. Слышь, Нонна, для тебя ведь рассказываю. Сготовишь для раненых героев на досуге. При приготовлении отварной птицы ко второму блюду ее можно закладывать в горячую воду. В этом случае отвар будет хуже, но мясо птицы – сочнее и вкуснее.

– Все поняла, сготовлю. Только вы сначала мне подстрелите птичку. А почему ты только про птиц рассказываешь? Ты разве никого больше на охоте не убивал?

– Стрелял, конечно, и зайцев, и кабанов, и оленей, и медведей. Все было. Но я в другой раз расскажу, как готовить такую добычу. Вижу, ко мне уже подбираешься, будешь мучить своими нежными ручками, раны мои тревожить. Посему я умолкаю.

Несколько минут в палате было тихо. Внезапный возглас Петра заставил Невского вздрогнуть.

– А помнишь, как говорил твой друг детства Виталька: «Тебе холесо и мне холесо». Он не выговаривал некоторые буквы, поэтому так звучало слово «хорошо». А лопату он называл «копата». Мы так любили с ним зайти в поле ржи и лежать, раскинув руки, смотреть в небо, слушать звуки кузнечиков, шмелей, пчел. А среди колосьев росли тут и там васильки. Как я обожал и до сих пор люблю этот цветок. Он вроде бы и сорняк, но такой красивый. – Капитан помолчал. Потом продолжил. – Конечно, я все это помню. Самым большим чудом для меня было увидеть этот цветок здесь, в Афганистане. Помнишь, я нашел его недалеко от женского модуля, где жили наши «джелалабадушки». Как он там оказался?! Может, кто-нибудь из девчат посадил семена, но вырос только один цветок. Я тогда долго стоял ошарашенный. Потом сделал навес для василька, чтобы безжалостное солнце не сожгло его. Все-таки он цветок севера. Потом я почти каждый день ходил и поливал своего любимца. Он долго радовал меня, напоминал о доме. А если снова вырастет такой цветок, то кто будет заботиться о нем?! Пропадет ведь!

Послышались сдерживаемые рыдания. Нонна бросилась к офицеру, стала гладить его по голове, приговаривая: «Успокойся-успокойся, Петя! Присмотрят за твоим цветочком. Не пропадет василек».

Наверное, это помогло, раненый перестал рыдать. Спустя некоторое время, когда Нонна перевязывала уже Невского, Копейкин продолжил говорить:

– Ты помнишь, как называется брага в Джелалабаде? Правильно, кава, кавка. Кто как назовет. Ох, и выручала она нас. Хоть мы и медики, но спирт тоже приходилось экономить. Мне позарез надо было ее раздобыть на свой день рождения. Пошел к своим друзьям саперам. Славную они готовили кавку в огромной двухсотлитровой бочке. Отлили они мне в большой пятилитровый солдатский термос. Не отпустили без пробы. Пили мы тогда «За содружество войск», за мой день рождения. Ох, и крепкая оказалась! С трудом дотащил я тогда термос до своей медроты. Развезло. Жуть! Но с коллегами продолжили гулять. Славный это был день рождения. Но, словно, в другой уже жизни.

Капитан умолк. Молчали и все в палате. Все хотели верить, что офицер сможет все-таки «вернуться к ним».

В палату стремительно вошел Борис Владимирович, прикомандированный подполковник из Ленинграда.

– Привет, Саша. Уже закончили тебя перевязывать? Хорошо. Я распорядился сейчас перенести к вам на носилках в палату раненого офицера. Он совсем упал духом после ампутации обеих ног. Надо вернуть ему желание жить. Он уже пытался выброситься из окна. Помоги ему. Он из твоей Кандагарской бригады, капитан, командир одной из рот. Возможно, вы знакомы. Тоже Александр. Пусть он пару часиков у вас побудет. Поговори с ним по душам. Успокой, как можешь. Добро?

– Хорошо, я готов.

Но это было тяжелое поручение. Самого бы Невского кто-нибудь успокоил…

Глава 4. Июнь 1982 года1

Многие прилетевшие выползали из самолета с «квадратными глазами», качались, словно пьяные. Для Невского, правда, полет пролетел незаметно – из примерно двух часов полетного времени он умудрился бÓльшую часть времени проспать. Но последние шесть-семь минут, когда ИЛ-76 («Горбатый») проваливался вниз, все почувствовали себя в невесомости. Желудок подкатывал к горлу, а глаза закатывались.

Подполковник-сосед смертельно побледнел перед посадкой, смотрел на Невского расширившимися глазами. Наконец, колеса коснулись бетонной полосы. Самолет плавно заскользил по дорожке.

– Ну, вот мы и дома! Мой отпуск закончился. А ты первый раз в Афгане?

Невский кивнул, сглатывая горькую слюну. Подхватив вещи, вместе вышли из салона.

Трудно было, стоя на взлетной полосе, оценивать красоты столицы. Но жара почувствовалась сразу. Лицо опалило, словно из открытой духовки. Как по команде выходящие из самолета отходили в сторонку, останавливались и закуривали. «Ограниченный контингент» пополнился новыми силами.

Никто их не встречал. Каждый был предоставлен сам себе. Подполковник посоветовал Невскому двигать на Пересыльный пункт, сам он тоже туда идет. Ему еще предстоит перелет до Джелалабада. Но, по словам нового знакомого, все пути в любом случае ведут на «Пересылку». Старший лейтенант был рад попутчику. Впрочем, многие тоже потянулись за ними.

Пересыльный пункт… Если в Ташкенте это было «мини – государство», то в Кабуле – громадная империя. У «империи» были свои законы, свои правители и рабы. «Пересылка» ежедневно перемалывала сотни и сотни человеческих судеб, определяя, порой, кому жить, а кому умереть. То тут, то там мелькали «деловые люди» неопределенного возраста и звания, они строили группы офицеров, включая подполковников и полковников (не говоря уж о гражданских) в колонны, уводили их в разных направлениях. Так и казалось, что вот-вот прозвучит команда: «Запевай!» И ведь, запели бы, наверное. Вновь прибывшие ощущали себя маленькими песчинками на теле «Пересылки», они ничего не знали, они волновались за свою судьбу. И только «распорядители» чувствовали себя, как рыбы в воде.