домыслы они распространяют про меня. Всем было известно, что я тут, в Санкт-Морице, и все-все, согласно словам Паолы, не желали ничего большего в своей жизни, как хотя бы одним глазком увидеть меня. Так я впервые столкнулась с явлением, встречавшимся, как я могла позже не раз убедиться, везде и всюду. Малейший контакт с недавно появившейся знаменитостью из области кино способен вызвать особый интерес даже у много повидавших индивидуумов… По всей видимости, люди неизменно приходят в изумление от того, что образ на киноэкране — это на самом деле какой-то человек из плоти и крови, способный так же радоваться и грустить, как и все остальные. Причем это явление присуще исключительно кино. В отношении звезд театра этого нет, поскольку во время представления актеры реально присутствуют в театре, где и зрители.
Пребывая в одиночестве, я создала, совершенно того не желая, легенду о себе, что я — существо загадочное, ведущее замкнутый образ жизни. Кстати, впоследствии это стало одним из приемов, к какому вслед за мною прибегали все зарубежные кинозвезды. Как поведала мне с веселым недоумением Паола, в городке даже возникло нечто вроде соревнования, кто первым сможет увидеть меня воочию. Оно приобрело уже такие масштабы, что многие утверждали, будто выиграли его, увидев меня в каком-то из магазинов или ресторанов, где я на самом деле совершенно точно не появлялась. Это была жизнь, какую я вовсе не вела, но, по слухам, в ней много чего происходило… Через несколько дней мне нанес визит директор кинотеатра, в котором вскоре ожидалась премьера «Мадам Дюбарри», и вместе с ним пришли члены комитета по организации благотворительного бала: они попросили меня что-нибудь сделать для рекламы события. Когда я сказала, что смогу дать совсем немного интервью, одна из дам предложила:
— Ну, в таком случае вам надо хотя бы иногда появляться на людях.
— Мне кажется, что это не так уж важно, — ответила я. — Ведь многие утверждают, будто видели меня повсюду в городе.
— В таком случае вы понимаете, как вы для всех любопытны. Вы просто обязаны дать людям возможность действительно увидеть вас. Сегодня мы просим вас поучаствовать в нашем званом вечере и отужинать в отеле «Палас». Туда все придут. Сегодня особое событие.
Паола поддержала их просьбу, и я со вздохом согласилась:
— Ну, хорошо. Но я приду только на время ужина, а после сразу же отправлюсь домой.
Дальше Паола взяла инициативу в свои руки. Она подозревала, что мне совершенно неинтересно, в каком виде я предстану перед всеми. В общем, она стала давать указания парикмахерше, потом посоветовала, какое платье мне надеть и какие драгоценности лучше всего к нему подойдут. К тому времени, когда настала пора идти на ужин, я уже воспринимала себя механической куклой, которую Паола завела и заставила двигаться.
Ее усилия, однако, не пропали зря. После этого вечера про меня больше не распространяли всевозможных домыслов, и вообще начался период, когда я позволила себе расслабиться и постепенно перестала страдать из-за Петрония, отгородившись от окружавшей меня жизни. Отныне по вечерам я попросту не могла найти время, чтобы писать ему послания в надежде на ответ, а потом по утрам ожидать ответа, тогда как ответов-то вовсе не было, ни разу… Наутро после званого вечера мои комнаты были буквально завалены букетами с приглашениями от всех, кого здесь рассматривали как достойнейших потенциальных женихов. Впрочем, были цветы и от джентльменов, кто на эту роль уже давно не подходил, а на визитных карточках значилось столько разнообразнейших титулов, что их владельцами вполне можно было бы укомплектовать небольшое королевство…
Все же в тот вечер, когда прошла премьера «Мадам Дюбарри» и затем в честь этого в отеле «Кульм» состоялся бал, я вдруг ощутила себя совершенно несчастной, подавленной и потому попросила Паолу отменить любые мероприятия. Я разглядывала свои бриллианты и изумруды, эти зримые, сверкающие символы моего успеха, и ощущала невероятную пустоту в душе.
— Пола, ну будь благоразумной, — увещевала меня Паола.
— Что значит «будь благоразумной»? Что благоразумного в одиночестве, в том, чтобы существовать без того, единственного, человека, которого я люблю больше всего на свете?
Тут я заметила, что Паола с Леной переглянулись.
— В чем дело? — воскликнула я. — Вы знаете что-то, чего не знаю я?
Лена медленно кивнула. Паола пожала плечами и промолвила:
— Мне из Берлина написали… что Шлебер встречается с какой-то женщиной.
Моя первая реакция на это была связана вовсе не с ревностью.
Я хотела защитить мужчину, которого любила.
— Ну и что? Почему бы и нет? Я же уехала. Что в этом такого? Ничего!
Паола раздраженно ответила:
— Даже ты должна понимать, что…
— А я не понимаю!
— Что ж, значит, ты не знаешь Георга Шлебера. Так обычно и бывает. Кто влюблен, тот редко понимает, каков объект их чувств. Они знают о нем исключительно то, что хотят знать. Не больше и не меньше…
— Но какое отношение это имеет ко мне? Мне-то что? Без него моя жизнь ломаного гроша не стоит!
— Но у тебя есть обязательства перед твоими зрителями. Перед своим талантом. Перед всеми, кто поверил в тебя настолько, что потратил на развитие твоей карьеры в кино время и деньги, приложил много усилий. Оттого не слишком важно, как ты сама относишься к собственной жизни. Ты больше не принадлежишь одной лишь Поле Негри. Ты принадлежишь всем на свете и не имеешь права обмануть их ожидания.
После этих ее слов я довольно долго смотрела на нее, потом стала медленно надевать ожерелье. Каким же ледяным показалось оно мне, когда коснулось кожи…
В результате вечер прошел так, как мои спонсоры не могли и мечтать. Меня чествовали, мне аплодировали, в мою честь произносили тосты. Я улыбалась, кланялась, танцевала. Я была в этом обществе столь нужным для них апофеозом триумфа молодости и флиртовала изо всех сил, совершенно без зазрения совести и стала признанной всеми королевой бала. Когда я вошла к себе в номер, то от усталости сползла на пол, благо успела закрыть дверь. Кровь пульсировала в висках, силы практически оставили меня. Этот вечер полностью лишил меня жизненной энергии. Я разбудила Паолу и Лену и сказала, что наутро мы уезжаем в Париж.
— Здесь мне нельзя больше оставаться, мне нужно побыть в уединении, я хочу ощущать, что принадлежу самой себе. Если невозможно вернуться в Берлин, значит, я отправлюсь в Париж. — Ты просто сильно устала, — сказала Паола, пытаясь меня утешить.
— Именно! Устала! Я устала от всего. Может, Париж оживит меня. Может, Петроний ждет, что