понять, как это священник-армянин, монах-армянин и мой дядя Петрос объединились с каким-то курдским князьком и строили план заговора против тех, которые задались целью служить народу, осушить его слезы. Мне было непонятно, что эти заговорщики могли мириться с невыносимым игом курдского князя, чья поганая нога переступила даже священный порог храма, и подстерегала его доходы, как я это видел собственными глазами.
Однако, Соня боялась не только за меня, но и за Каро и товарищей. «Они хорошие ребята, — говорила она, я их никогда не забуду».
Соня советовала мне немедленно сообщить им о плане заговорщиков и предостеречь их от грозящей опасности.
Уже совершенно стемнело, когда мы с Соней вернулись в лагерь богомольцев. Как я, так и Соня, были так взволнованы и огорчены, что ни о чем другом больше не говорили. Она шла рядом со мной грустная и безмолвная. «Бедная девушка, — думал я, — она теряет сразу два утешения — своего единственного брата, которого отдают в монастырь и того человека, которого она любила и с которым шла.»
Когда мы подошли к лагерю богомольцев, она сказала:
— Доведи меня до палатки нашего дьячка Татоса и удались.
— А он тоже здесь?
— Да. Он приехал со своей семьей и родственниками.
— Разве он женился?
— Уже несколько месяцев как он женился. Надеется стать священником.
— Все повенчались, — сказал я, — один я остался без жены…
— Бог милостив и ты женишься, — многозначительно сказала Соня, и я заметил как по ее грустному лицу пробежала улыбка.
Дьячок Татос читателю уже знаком из предыдущих глав нашего дневника. Этот болван был в нашей школе надзирателем и его ученики прозвали «школьным псом». Теперь он женился и оказывается собирается стать священником! Неужели он заслужил такую честь?
Доведя Соню до палатки дьячка Татоса, я удалился.
Глава 37.
МАСКА СРЫВАЕТСЯ
Было уже поздно, а я, увлеченный размышлениями, блуждал, не зная куда идти. Сведения, сообщенные Соней, не давали мне покоя. Я был ими крайне смущен.
Вдруг передо мной, словно из земли вырос дядя Петрос.
— Пойдем, — сказал он важно и деловито, — пойдем ко мне, заблудившаяся овца, мне нужно с тобой поговорить.
Я покорно последовал за ним, так как с детства привык почитать его, как отца. Он повел меня к себе в палатку. Жене и всем, кто находился там, он велел уйти к соседям и, оставшись со мной наедине, начал говорить. Разговор касался охотника, Каро и других моих товарищей… Слова дяди подтверждали все, рассказанное мне Соней. Новостью было для меня лишь то, что рассказал мне дядя о молодости, о полном превратностей громком прошлом старого охотника. Дядя Петрос рассказал о том, как старый охотник, скрывающийся под именем Аво, когда-то бежал в Персию из Мокского и Сасунского края, скрываясь от преследования. Прежде его звали не Аво, а Мелик-Мисак, и он был князем всего Мокского и Сасунского края. Там был у него свой замок, богатые поместья и целое войско. Весь Сасун и все полудикие племена Мокского края трепетали перед его могуществом. Он обуздал и покорил не только всех армян, но и все курдские племена.
В своем управлении страной Мелик-Мисак ничем не отличался от крупных, самовластных князей курдов. Он также шел походом на непокорных соседей, захватывал их земли или военную добычу, уводил жителей в плен. Таким образом, ему удалось покорить и подчинить себе не только всех армян, но и несколько курдских племен. Эти последние были так привязаны к своему мелику-армянину, что охотно принимали участие в его походах против соседних курдских же племен.
Тут я прервал рассказ дяди Петроса, спросив:
— А разве курды не также поступают с армянами?
— Да, поступают, но разве достойно для армянина брать пример с разбойника курда?
Мне вспомнились слова старого охотника и я ответил дяде:
— С разбойником надо поступать по-разбойничьи. Нельзя поступать как отшельник, когда имеешь дело с разбойником. Когда курд идет на нас с мечом, идет с тем, чтоб разорить наш дом, захватить наше имущество, обесчестить нашу семью, мы должны встретить его не с крестом и евангелием в руках, а с мечом, дабы защитить нашу честь.
— Заразился бедняжка! — сказал дядя Петрос, качая головой. — Так может говорить только усердный ученик старого охотника.
— Правда, я прежде думал не так. Мне казалось, что создав армянина, бог осудил его на жалкое существование раба, написал на его челе, чтоб он трудился на других, чтоб он терпеливо и покорно выносил побои и поношения, одним словом всякое бесчестие. Но теперь я понимаю, что бог не хочет того, чтоб армянин был беден и жалок и что, если он находится в таком печальном положении, то в этом виноват он сам…
— Ты заразился… Бедный мальчик! — произнес дядя Петрос, соболезнующим тоном. — Ты повторяешь слова знаменитого разбойника (старого охотника). Это слова «старого волка», для которого жизнь человека, что жизнь мухи, который убил столько людей, сколько у него волос на голове, который разорил тысячу семейств, у которого нет ни совести, ни жалости…
Последние слова дяди еще больше рассердили меня. Это была беззастенчивая брань, направленная против человека столь великодушного, столь добросердечного, столь отзывчивого на горе и нужду бедняка. Я готов был схватить дядю за горло и задушить его, но внезапное появление гостя помешало мне проявить свою ярость.
— Мир вам, — услышал я за своей спиной чей-то голос и в палатку вошел мой учитель, отец Тодик.
— «Блудный сын», появился! — сказал он, увидев меня. — Но раскаялся ли он?
— Напротив, он еще больше ожесточился, — ответил дядя Петрос. Я молчал.
Священник уселся.
Дядя Петрос вкратце передал ему содержание нашего разговора и самыми темными красками обрисовал перед попом мое упрямство и заблуждение.
Поп начал упрекать меня за мои мечтания и стал развивать передо мной свою обычную церковно-религиозную философию.
— Мы грешные рабы божьи, ничто не в наших руках, ничего мы не можем сделать. Все совершается по воле бога. Против его воли и лист не слетит с дерева. Бог создал всех и судьбу каждого предопределил сам. Вола он создал для того, чтоб он пахал пашню человека, овцу создал, чтоб она давала человеку молоко, мясо и шерсть, лошадь создал он для того, чтоб она таскала тяжести. Так каждого создал господь и каждому определил его назначение. Человек не может требовать, чтоб молоко и шерсть давал ему волк, и от льва он не может требовать, чтоб тот пахал, равно и от медведя не может требовать, чтоб он таскал тяжести. Это звери, которых создал бог