что у него длинная седая борода. Одежда у него была самая простая. Так одеваются пустынники, отшельники. Но несмотря на его старость, у него глаза горели живым блеском и энергией. Не обращая на меня никакого внимания, он стал разговаривать с дядей Петросом и с попом. Скоро я почувствовал, что мое присутствие тут совершенно излишне и не особенно им приятно, поэтому пожелав им доброй ночи, удалился.
Глава 38.
ГНЕВ МАРО
Я почти выбежал из палатки дяди Петроса. Долго я не мог забыть отшельника, который явился в конце нашей беседы. В этом пустыннике было что-то таинственное. Несколько часов до этого я встретил его у «Молочного Ключа». Тогда он появился и, напевая какую-то арабскую песню, исчез, как привидение. Его голос вызвал из-за кустов Сусанну. Он обнял Гюбби и скрылся за холмом. Теперь я его встретил уже в обществе двух заговорщиков. Что может быть общего у друга Сусанны и Гюбби с врагами Каро и старого охотника? Этого я не мог понять.
Размышляя, я, незаметно для себя, прошел через лагерь богомольцев и дошел до нашей палатки. Все спали, за исключением Маро. Она сидела у входа в палатку и ждала меня.
— Где ты пропадал? — спросила она, увидя меня.
Я ничего не ответил и заметив, что в палатке женщины спят, уселся рядом с ней на траве. Мое молчание еще больше рассердило Маро.
— Очень нужно! Подумаешь! И не хочет говорить, — сказала она, как бы про себя. — Словно красная невеста, ждет подарка, чтоб открыть свои уста![23]
Эти слова она произнесла с едкой насмешкой. Трудно было удержаться от смеха, но я решил сохранить серьезный вид и скрыл от нее свою улыбку.
Маро сидела у входа в палатку, а я на траве недалеко от нее…
— Если подойдешь ко мне поближе, я с тобой заговорю, — сказал я.
— Скажите пожалуйста! Какой важный дядя! Нужно еще исполнять его капризы! — презрительно сказала она.
«Видимо, Маро сердита», — подумал я и сам подсел к ней, желая узнать причину ее гнева.
— Ты сегодня много говорил, — сказала она, — лучше бы лег спать, должно быть устал.
— Откуда ты узнала, что я много говорил? — с удивлением спросил я.
— Знаю… Но ты нехороший товарищ, Фархат, да будет тебе стыдно… Девушка, которая назначила тебе свидание, так торопилась, что оставила у «Молочного ключа» свой гребешок. А ты оказался настолько невнимательным, что этого не заметил. На, бери и передай ей, да похвались, что ты подобрал его и спрятал…
Тут я понял причину ее гнева.
Она передала мне гребешок Сопи, позабытый ею у «Молочного ключа», когда она там купалась. Но как попал он к Маро?
— Кто дал тебе этот гребешок? — спросил я.
— Я сама нашла.
— Ты нас видела?
— Не слепая, чтоб не видеть.
— А почему же мы не заметили тебя?
— Иногда я бываю невидимой как демон, — сказала она и рассмеялась.
Зная ее хитрости, я не сразу ей поверил и сказал:
— Врешь, милая, признайся, что гребешок попал к тебе как-нибудь иначе.
— Не веришь? — сказала она повышая голос. — Я тогда расскажу тебе. Она купалась, а ты, как шальной, глядел на нее. Вдруг появился в ущелье отшельник, который пел какую-то грустную песню. Потом появились Сусанна и Гюбби, а вы с ней поднялись на холм, сели под миндальными деревьями, среди кустов. Если хочешь, я расскажу о чем вы говорили.
— Теперь я верю, — сказал я.
После минутного молчания Маро сказала:
— Бедная Соня, как она несчастна! Я не могла удержать слезы, когда она рассказывала о смерти матери и о горестной судьбе брата. Поверишь ли Фархат, я сидела под кустами и плакала. — Я заметил, как при последних словах глаза Маро наполнились слезами.
— Да ты и сейчас вот плачешь, — сказал я.
Она ничего не ответила. Но вдруг она болезненно вздрогнула и выражение ее лица сразу изменилось.
— Фархат, ей богу, я убью ее отца, как собаку, — сказала она. — Пусть он поп, я не боюсь греха, я знаю, что он дьявол.
— Но он отец Сони.
— Это правда. Соню я очень люблю, она славная девушка. Если бы у меня была сестра, то ее я любил бы не больше, чем Соню. Но своего отца я люблю больше.
Причина бешенства Маро была известна, но ее волнение мне показалось смешным и чтоб испытать ее, я спросил:
— Чем виноват поп?
— А ты думаешь, я не слышала? — ответила она. — Я все знаю. Я знаю, какую яму роет ее отец для папы, Каро и его товарищей. Что они сделали дурного? В чем они виноваты?
Я пытался успокоить разъярившуюся Маро, от которой всего можно было ожидать.
— Нехорошее дело ты задумала, Маро. Правда, против твоего отца существует заговор, но нам нужно быть благоразумными, нам нужно поторопиться вернуться домой и обо всем рассказать твоему отцу.
— Нечего торопиться, потому что через день он все узнает, — беспечно ответила Маро. — Но свою клятву я исполню.
— Оставим твою клятву. Ты лучше скажи мне как может твой отец узнать это?
— Я отправила к нему человека.
— Когда? Кого?
— Полчаса тому назад Мхэ был здесь. Ему было по пути и он зашел сюда поклониться богоматери. Ему сказали, что мы здесь и он, радостный, пришел к нам. Он не сказал мне откуда он идет, но он был очень весел. Ему я рассказала все, что знала. Он так рассердился, что даже не пошел поклониться богородице, а взял свою дубину и пустился в путь к папе.
— А он знал, где твой отец?
— Знал. Это что за дьявольская затея! — сказал он — Пойду поскорее расскажу охотнику. Хотя папа сейчас в Шатахэ, до которого отсюда несколько дней пути, но я знаю, что Мхэ мчится как ветер и послезавтра будет у папы.
Мхэ не сказал Маро — откуда он шел, но я знал, где он был и откуда он возвращался. Он явился сюда, чтоб кровавыми устами прислониться к образу богоматери. Удивительно, думал я, даже у преступника теплится в сердце религиозное чувство. Однако можно ли считать его преступником?
Распоряжения Маро несколько успокоили меня, но все же я настаивал на том, что нам нужно поскорее вернуться домой. Маро возражала.
— Я не уйду, пока не исполню своего обета. Я собиралась уже в эту ночь… но…
Издали послышалось тихое пение. Это был тот же голос, который я слышал у «Молочного ключа».
Услышав пение, Маро переменила тему разговора.
— Это поет «отшельник», — сказала она. — Прислушайся — смотри как он