Читать интересную книгу Дневники - Неизвестно

Рассказы таниного приятеля, художника, работающего во фронтовой газете.— Ведут пленных. Лейтенант скучный, усталый. Художник говорит: “Давай расстреляем!” Лейтенант оживился: “Выбирай”. Пленные понимают, закрывают лица руками. Художник: “Я пошутил”. Лейтенант вроде обиделся: “Нет, чего же — выбирай”. Долго не могут взять высоты. Усталые, злые. Приходит политрук, выступил, читает: “Англичане и американцы высадились во Франции и идут на Берлин”. Красноармейцы закричали “Ура” и бросились на высоту. Взяли. Тогда им сказали, что все это чепуха, политрук “попробовал воодушевить”. Брань по адресу и союзников, и политрука, и кой-кого подальше. Политрука расстреляли. Часть расформировали. Красноармеец ведет пленного. Мины. Осколком ранило красноармейца в голову. Пленный показывает: “Развяжи, я тебя перевяжу”.— “Ну что же. Все равно погибать, а тут еще есть надежда!..” Развязал. Немец перевязал красноармейца, взвалил его к себе на спину и понес в часть. Принес. Красноармеец кричит со спины немца: “Товарищ командир, я пленного привел”.

Завтра два месяца, как я отправил письмо в ЦК по поводу моего романа.

 

21. [III]. Воскресенье.

Приехал Бобка в форме курсанта — совсем юный. При нем заплаканная мать. Он жалуется на тяжесть жизни, на плохую одежду, бесконечные ученья на холоду,— и рвется на фронт. Татьяна высказала здравое предположение, что их плохо так держат имен-

294

но для того, чтобы они рвались на фронт. Завтра будем доставать ему бумагу.

Вечером — В.Ф.Асмус. Какой-то его знакомый, секретарь какого-то института, передал ему слова Сталина о том, что сейчас наступил решающий и переломный момент и что на союзников надеяться не приходится... Сопоставляя эти слова со словами, которые будто бы сказал какой-то чекист, их знакомый, Асмусы вывели заключение, что идут решительные переговоры о сепаратном мире с Германией, и именно сейчас, пока распутица, а слух этот пускается для того, чтобы “прощупать настроение”.

Опять головокружение.

 

22. [III]. Понедельник.

Написал статью для “Красной звезды” об А.Толстом292.

Звонил Б. Михайлов. “Новости есть?” — “Ничего особенного, но в среду-четверг приду, поговорим”. Не связаны ли эти новости с тем, о чем говорил Асмус? В газетах: отдали Белгород, японцы потопили наш пароход “Колосс”. Японцы попугивают,— соглашайтесь!

Приехала из Ташкента жена Гусева — письмо. Ребята очень довольны, Мишка получил паспорт и продал свой пиджак на базаре за 600 руб. Комка прислал список посланных бандеролей, я получил, кажется, 7, кроме десяти томов Энциклопедии “Просвещение”. Беда невелика.

Придумал повесть (в полусне, утром) — “Между двумя взрывами”293. Непременно напишу! Я уже пишу теперь, не думая — можно напечатать,— лишь бы нашлась физическая возможность писать.

Генерал Рокоссовский приехал в часть. Его сопровождало 16 машин. Уехали. Промчались 200 километров, вдруг генерал спрашивает у адъютанта: “А где самовар?” Тот сконфузился. Забыли. “Повернуть”. Все 16 машин повернули. Взяли самовар. Обратно.

Студенты производят раскопки. Подходит старик, ему объясняют что такое исторические изыскания. Старик спросил: “А кто такой Иван Сусанин?” Ему объяснили. Старик и говорит: — “Это верно, теперь только обнаружилось, что в старину много людей было за советскую власть”. И никакой иронии!

295

23. [III]. Вторник.

Отчаянная телеграмма из Ташкента: не могут выехать. “Гудок” обещает послать требование... и так далее.

Начал пьесу. Вернее, печатал с первого списка.

Дни все еще солнечные, на тротуарах скалывают последний грязный лед, обнажены ободранные дома,— идешь и кажется, что, ошибкой, обменял свою жизнь на чужую. Встречаю М. Шолохова. Ловкая шинель, смушковая кубанка, золотые погоны, сытый, выбритый, с веселыми и беспечными глазами. Сначала, одно мгновение не узнал, поэтому, узнав, сказал, что я “хорошо выгляжу”. И стало ему скучно. Спросили друг друга о семье, и он сказал: — “Значит, увидимся?” — и ушел, не спросив, где я живу, и не сказав, где он живет.— Погодин, пьяный, получает в Управлении Авторских прав деньги. Получил “Кадиллак”, а кроме того Совнарком выдал ему малолитражку. Тут же прихвастнул, что вчера пьянствовал с Шолоховым.— Улица, унылая, как подкидыш. Идет писатель Малашкин, ведет за ручку крошечную девочку в беленькой шубке.— “Дочь?” — “Внучка. У меня, ведь, двух сыновей на фронте убили. Живу в рабочей комнате, в 5 доме Советов. Квартира разбомблена. Роман написал "Петроград"294. ГИХЛ не печатает — бумаги нет. Приходи, потолкуем”. Этот дал адрес.

На бульваре читаю газету, превращенную в список награжденных — Сталинской премией по науке. Позади слышу:

— Как живешь?

— Мышкую.

— Чего?

— Да, ты уж совсем охоту забыл? Это про лису говорят, которая, мышкуя, обежит луг. И не сыта, и не голодна.

“Итак, обмер жизни, по всем направлениям, и по всем частностям, установил, что ты туда не вмещаешься. И, все же, живем?” — “В иную топь воз вытащишь, а в иную только тина. Дурак рассердится, а умный знает, что тина рыбой пахнет”.

Восток, раньше всех народов, нашел смысл жизни. Движение — зло. Неподвижность — добро. Чем быстрее движение, тем оно опаснее для человека. Самолет принес бомбу в 3,8 тонны. А все увеличивается сила взрыва?..

24. [III]. Среда.

Пытался достать бумагу для Бориса. Без толку суетился —

296

только и всего. Даже добро хочешь сделать,— и добро получается чепухой. Родные его,— Николай Владимирович и М.И.295 — обиделись... Встретил П.П.Кончаловского, розовый, седой, веселый. Стали говорить о сегодняшнем сообщении “Информбюро”, и П.П. привел сказку: “Заяц напился и идет по лесу, ругается: "Дайте мне волка! Я ему, так-то его растак! Я ему яйца выдеру! Подайте волка!" А волк, тут как тут, из-за дерева. Заяц вытер холодный пот на лбу и сказал, криво улыбаясь: "Ну, вы же сами понимаете, что можно спьяна наговорить"”.

Читал монографию Костомарова. Тенденциозно, плоско, общедоступно,— и все же интересно.

Не работал. В голове шум. Раньше я объяснял это сыростью,— но сейчас подморозило...

25. [III]. Четверг.

Много дней звонил в партизанский штаб, добиваясь материалов о Заслонове. Наконец, сегодня, удалось посмотреть. Фигура очень интересная, драматическая,— а по сцеплению событий возле него — просто удивительная! Вот уже подлинно если о ком писать, так о нем нужно говорить,— “не сказка, а быль”.

Пришел, неожиданно, Никулин, и так же неожиданно принес карточку в столовую Моссовета,— правда, до конца месяца,— но и на апрель обещали!

Моя статья об А. Толстом напечатана в “Красной звезде”,— сокращенная несколько.

Никулин мрачен: немцы в апреле хотят начать наступление, пустили на Харьков 2.000 танков, гвардию... вокруг Москвы нет укреплений, страна расхлябана... литературы нет...— С последним я согласился, а про все остальное сказал, что у нас каждый день — прощеный день, и к посту привыкли, а немцам нас не сожрать!..

В половине двенадцатого приехала Анна Павловна. В семь часов вечера моя дочь Маня отравилась купоросом, взяв его из “Химик-любитель”. Приняла чайную ложечку. Единственно, что ее может спасти — у Анны Павловны случайно оказалось поллитра молока. Девочка, перепугалась, сразу же выпив, сказала матери. Анна Павловна дала ей молока. Через полчаса приехала карета скорой помощи. Как только Анна Павловна пришла, мы позвонили в больницу Склифосовского. Там сказали — опасности для жизни нет, спит. Девочку потрясло ее пребывание в ремеслен-

297

ном училище, попытка дочери Любы — племянницы Анны Павловны,— двенадцатилетней, выброситься из окна, т.к. Люба хочет выйти замуж и дочь ревнует; у соседки — сестре ее приказано в 24 часа покинуть Москву, т.к. сын оказался врагом народа, а дочь сестры умирает от туберкулеза. Кроме всего это — Маня мечтательна, живут они плохо, денег я даю мало, а ей хочется “замков”, читает Чарскую, вчера смотрела “Леди Гамильтон”, обижалась на мать, которая ее раздражает, видимо, потому, что беспомощна, ничего заработать не может...

 

26. [III]. Пятница.

Маня в больнице: чувствует себя лучше — послала записку матери и даже вставала.

Моссовет. Зав. культ-сектором, симпатичная дама учительского вида, спросила у Тренева про меня: “Кто это? Лицо знакомое”. Тренев сказал. Она здоровается:

— Я вас, товарищ Иванов, не узнала. Вы стали тенью Всеволода Иванова.

И даже Скосырев, встретивший меня на ул. Горького, ахнул. Уж ему-то удивляться на страдания не приходится. Все это от вчерашнего.

Дочитал Костомарова.

Говорил с Баулиным (“Гудок”) о пьесе — “Инженер Заслонов”256.

27. [III]. Суббота.