же вечером, было проще сказать, чем сделать. Омела действительно была вездесуща: Академия как раз была украшена к предстоящему Рождеству, и узкие листья, неподвластные холодам, весело зеленели над входом едва не в каждое здание. Но, должно быть, в расчете на предприимчивость студентов, которые и так вовсю пользовались рождественской традицией, верхние перекладины дверей были слишком высоки, чтобы дотянуться до прибитой к ним омелы, а в венках, на горе Ксандеру и Катлине, её использовали скупо. Из тех, в которых омелу удалось обнаружить, Катлина аккуратно изъяла три веточки, но больше брать не рисковала – и так они и оказались поздним вечером перед парадным входом в главное здание, где над дверью красовался целый куст искомого растения.
Несмотря на ночной мрак, к двери они подобрались едва ли не крадучись, но выбора у них не было. Омела, конечно, висела и над дверями каждой из башен, но там даже в ночи то и дело кто-нибудь бродил, не говоря уж об учительском доме. Лазарет омелой не украшали – Мерит-Птах такое фривольное использование омелы не одобряла; владения повара Пьера можно было едва разглядеть за густо увивавшими домик гирляндами и венками, но омелу не жаловал и он, утверждая, что от неё умозрительные пчёлы шалеют и даже умножаются в количествах, и таким образом, единственным источником, который был доступен для ограбления, оставалось огромное готическое сердце Академии.
К счастью, сооружая вход, неведомые строители воздержались от гигантомании и сделали его под стать человеческому жилью, а не зиккурату и не собору. Но даже так Ксандер, хоть и был выше Катлины на голову, не мог при всём старании дотянуться до желанного растения даже кончиками пальцев.
– Надо было всё-таки найти лестницу, – мрачно заметил он.
Катлина только пожала плечами. Эта мысль им в голову приходила, но была отвергнута по простейшей причине: никто из них понятия не имел, где искать столь банальный предмет в Академии. Чулан их клуба, в котором хранилось немало пригодных в хозяйстве сокровищ, как раз именно лестницы, к их немалому разочарованию, был лишен.
– Подожди, – вдруг осенило Ксандера. – Я не дотянусь, но если я тебя подниму – может быть, получится?
Катлина ещё колебалась между сомнением и необходимостью, когда он наклонился, сгреб её в охапку под колени, еле прощупывавшиеся под широкой шерстяной юбкой, и выпрямился. Она ойкнула, но послушно потянулась вверх – и сумела-таки сдёрнуть зеленеющие веточки, прямо всю кучку, прежде чем у него разжались руки.
– Ура! – воскликнула она, победно поднимая в воздух небольшой кулачок с прочно зажатой в нем добычей – и тут же опустила его, сжалась и поникла; Ксандеру не нужно было оглядываться, не нужно было и слышать голоса, чтобы угадать, кто её так смутил.
– Посмотрите, господа, – от восторга голос Хуана де ла Серда сорвался на дискант, – похоже, главный вассал нашёл фламандцам королеву!
– Омелу-то зачем стащили? – вот у Педро голос уже был устойчиво низким, или он меньше восторгался ситуацией.
– Чтобы целоваться было удобнее! – радостно ответил ему Хуан. – Эй, фламандец, чего зеваешь? И ты, как тебя, чего жеманишься, ясно же всё! Или вы тут это, целомудренно пророчества обсуждаете?
Катлина подняла к Ксандеру бледное лицо. Она плотно сжала губы, стараясь явно не разреветься, но её уже налившиеся слезами глаза её выдавали. При виде этих слёз у него что-то тоскливо и требовательно сжалось внутри тугой пружиной, а в голове стало холодно и ясно. А ещё он понял, что теперь-то точно сварит приворотный яд, чего бы это ни стоило.
– Пойдём, – сказал он ей – негромко, но до слуха иберийских парней наверняка долетело, судя по тому, что в ответ донёсся свист.
– А то подержи омелку-то, девка, – крикнул глумливый голос Хуана, к которому он всё ещё стоял спиной, и намеренно: сейчас думалось, что если бы видел – точно убил бы. – На потискаться-то и грязная фламандка…
Катлине этого хватило, чтобы слёзы побежали ручьями по щекам, и она бросилась прочь под их смех – действительно быстро или во всяком случае со всех ног, немного путаясь в юбке, но даже не запнувшись, и крепко прижимая к груди заветные веточки. Он проводил её взглядом и повернулся. Так и есть. Хуан и Педро. Двое.
Это было хорошо, что двое.
***
– В общем, разбираться было надо там же, звать некогда, а двое… – Ксандер пренебрежительно дёрнул плечом.
– Тоже верно, – согласился венецианец. – Наябедничал, думаю, Хуан, больше особенно и некому.
Ксандер кивнул – уж это-то умозаключение было очевидным.
– Зелье-то своё сварили?
Ксандер вздрогнул, но вспомнил – нет, про приворотный яд он вслух не сказал, только то, что нечто им соорудить надо, а что именно – это Адриано никак не волновало. Венецианец при одном упоминании махнул рукой: мол, и вникать не буду.
– Пока нет, – признался фламандец. – Там ещё надо кое-что найти. Вербену вот…
– Вербену-то легко, – отмахнулся Адриано.
Ксандер, не ожидавший со стороны друга каких бы то ни было познаний в травах и медицине, изумлённо на него уставился – так, что венецианец почувствовал, что стоит объясниться. Правда, сделал он это странно: оттянул свой ворот и демонстративно понюхал.
– Ну, духи же! – наконец выпалил он, когда на лице Ксандера не отразилось просветления. – Вербена – первое дело для духов. Мои, вот как думаешь, чем пахнут? Можешь не сомневаться, точно она, я у отца ж их стащил, а Дали всегда говорила, что отец вербеной пахнет.
В этом Ксандер, в ароматах не очень разбиравшийся, был готов поверить Адриано на слово – тем более что его осенило.
– Так это же здорово! Духи!
– Я могу тебе хоть весь пузырёк отдать, только вот не знаю, насколько тебе это поможет, – сказал Адриано с некоторым сомнением. – Там же наверняка не только вербена, а тебе ж надо чистую?
– Это неважно, – нетерпеливо пояснил Ксандер. – Взять чистую я найду где!
***
– Духи? – с сомнением переспросила Мерит-Птах.
Она сидела на небольшом, ею любимом стульчике, но на его двойника, такого же изящного и похожего на треножник, Ксандер садиться не рисковал: уж больно невесомым тот выглядел. Заметив ещё на первом уроке сомнения ученика, миниатюрная целительница завела в своих владениях и обычный стул под фламандскую стать, так что сейчас ей приходилось смотреть на него почти настолько же снизу вверх, как тогда, когда они оба стояли.
– Впереди же Рождество, – пояснил Ксандер. – Я бы хотел сделать подарок.
Мерит-Птах прищурилась, но встала и потянулась к одной из полок. Это было удачно: ни одна бутылочка и ни один мешочек в её богатой коллекции не