тугой пучок волосы расплелись и заскользили по плечам, подобно змеям. Егоров по-прежнему молча и так же настойчиво и неумолимо оторвал жену от перил, взял в охапку, после чего впихнул в комнату и закрыл за ней дверь.
Тишина и темень. Арина огляделась. Глаза, еще не привыкшие к темноте, не различали ничего. Через минуту начали вырисовываться очертания: диван, кресла, комод, столик, лист железа на полу перед камином, но ни канделябров, ни бревен, ничего, чем можно нанести удар. Подстраховался. Арина, обессиленная после истерики, прилегла на диван.
Поспать ей удалось недолго. В скором времени дверь распахнулась, взвыв протяжно. В комнате запахло ненавистью и злобой.
Егоров вошел.
Что последовало дальше, Арина не в силах была бы описать и не могла вспомнить по прошествии года. События той ночи и последующих в ее памяти превратились в бесконечный миг абсолютного ужаса. Ее били каждый день и не по разу. На ее теле не осталось ни одного живого места, стоило только зажить одному рубцу, как появлялся следующий, а если следующий переставал кровоточить, вездесущая нагайка разрывала тонкую розовую кожу, наросшую на первом.
Арина почти ослепла, почти онемела. Теперь она не видела ничего, кроме мрака, и не смогла выдавить из своего горла ничего, кроме хрипа. Егоров насиловал ее каждый день, всякий раз с большим остервенением. Он не кормил ее, не давал одеться и смазать раны. Через неделю Арина превратилась в ничего не осознающую куклу. Она лежала, когда ОН ее истязал, с каменным, не выражающим ни боли, ни страха лицом. Тихая, застывшая. Только иногда из уголков ее глаз выкатывалась слезинка и, пробежав по щеке, пряталась на шее.
Егоров, не насытивший еще свое жуткое естество, вновь и вновь встряхивал жертву, пытаясь вызвать у нее вопль страха, стон отчаяния. Ничего не помогало. Арина была безучастна.
Наконец Егорову надоело.
Издеваться над куклой, бить бесчувственную, насиловать полумертвую - все это не развлекало. Отдав распоряжение накормить и умыть, он отбыл в N-ск.
Вернулся через месяц. Арина, одетая и причесанная, сидела в своей темной комнате без движения. Его появление не вызвало у нее никаких эмоций. Неподвижная фигура и бесстрастное лицо. Егоров, истосковавшийся, набросился на жену с удвоенной энергией. Его нагайка пела, взлетая то вверх, то вниз. Арина не шелохнулась, не зажмурилась даже, не заслонилась рукой. Федор, изрыгая проклятия, выбежал и оставил ее в покое еще на месяц.
Когда он побил ее в очередной раз, Арина устроила пожар. Встав после расправы с пола и прикрывшись остатками платья, она подошла к камину. Сконцентрировав свое зыбкое сознание, она вытащила полуобгорелый спичечный коробок, сунула найденную под диваном газету меж поленьев, еще сохранившихся в очаге, и подожгла.
Ее лицо немного прояснилось, когда пламя заиграло в камине, но через секунду выражение тупого безразличия вернулось. Арина просунула руку через решетку, схватила одно из поленьев. Когда огонь обжег ее руку, она только поморщилась. Ее губы беззвучно шевелились. А в глазах плясали искры - не от огня - от ненависти.
Спасли дом железо и кирпич, которым обнесли камин, да еще помутнение рассудка поджигательницы. Когда привлеченные запахом дыма люди вбежали в комнату, они увидели, как огонь только начал подбираться к дереву - Арина не догадалась вынести полено на середину гостиной. Хотя Бог один знает, чего она пыталась добиться своим поступком. Может, просто полюбоваться на огонь.
С той ночи Егоров жену не бил, он вообще, казалось, забыл о ее существовании. Раз в пару месяцев он приезжал проведать свою благоверную, но, находя ее в том же состоянии, что и прежде, с досадой возвращался в N-ск.
Шли годы. Арина тихо жила в Ольгино. Она ни с кем не разговаривала, почти никуда не ходила, хотя теперь ее никто не останавливал, мало ела, не улыбалась, не грустила, не страдала. Она стала пустым сосудом. Ни воспоминания, ни сожаления, ни ненависть не наполняли ее теперь.
Немного оживала она, только когда выходила гулять в сад и там, присев на лавочку, кормила с рук бездомных псов. В эти минуты, если бы кто увидел ее, узнал бы в ней прежнюю Арину. Она улыбалась, ласково гладила мягкий собачий мех и шептала что-то тихотихо. Но такие моменты случались редко, обычно же она, тупо глядя перед собой, лежала в темной комнате, не зажигая свечей, не открывая ставень. Мрак в ее душе сливался с окружающим мраком - этот абсолют и стал ее реальностью.
Глава 7
Прошло чуть меньше 2 лет
Стояла осень. Золотая, теплая, наполненная солнцем. Орешник по берегам реки окрасился багрянцем, тополя пожелтели, а хвойный лес далеко-далеко, на краю земли, остался глубоко-зеленым. Арина стояла на башне, отвернувшись от природного великолепия, и наблюдала за площадью.
Краснокирпичный дом, фонтан, деревянное здание конторы с резными наличниками, неказистая столовая - все было прежним. Изменились только люди. Вся площадь была запружена ими. На крыльце, на заборе, на мостовой - везде. Мужики в поношенной одежонке, ребятня, деловитые бабы, все они кричали, размахивали руками и требовали чего-то у невидимых для них хозяев. На лицах их были написаны праведный гнев и воодушевление. Чуть поодаль, построенные в шеренгу, стояли солдаты с винтовками. А совсем далеко, так, что видно было только с башни, за высоким забором в окружении вооруженного отряда сидел Егоров. Лица его невозможно было рассмотреть, но Арина не сомневалась, что оно полно злобы и отчаяния.
Был 1915 год. Неспокойный, вздорный, сложный. Шла война, отзвуки ее доносились и до губернии. Школы, отданные под лазареты, эвакуированные вузы, переоборудованные под оборонные заказы мирные предприятия. Именно в этот год начались волнения на егоровских предприятиях. Раньше случались мелкие недоразумения, как, например, в 1911-м или 1913-м, когда на несколько дней забастовали грузчики, но большой проблемой для Федора это не стало - он просто нанял мужиков со стороны, а своих работников рассчитал. Нынешние события своим размахом превосходили все предыдущие. Теперь к грузчикам присоединились и возчики, и мукомолы, ко всему прочему бастующих ольгинцев поддержали и работники предприятий в N-ске. Фабрики замерли: затихло мельничное оборудование, остыли паровые котлы, коридоры опустели, а еще десятки барж стояли неразгруженными на пристани. Целую неделю Егоров не принимал бастующих, но спустя время сдался. После переговоров, прошедших в здании конторы, противные стороны так и не пришли к консенсусу. Рабочие требовали повышения зарплаты, улучшения условий труда и жилья, а также уменьшения рабочего дня, Егоров, в свою очередь, был этими требованиями возмущен.
- Вы что же, кровопийцы,