что Глаша была не просто прислугой, но и любовницей ее мужа. Егоров, не стесняясь, обжимался с ней по углам, дарил подарки - то бантик, то башмачки - и был с ней если не нежен, то сносен. Еще одна новость поразила ее больше других - Федору собирались присудить то ли орден, то ли медаль, за которой он поедет в Петербург, а до этого ждет к себе в гости министра финансов графа X.
Приезд дорогого гостя был намечен на 1 ноября - день открытия очередных ярмарочных торгов. Граф по пути из N-ска в Москву собирался остановиться в Ольгине. Егоров готовился основательно. Комната, бывшая некогда английской гостиной, а позднее камерой пыток, и смежная с ней были превращены в один просторный зал, именно поэтому Арину переселили и поэтому же она не нашла в «темной» комнате привычной мебели.
Двадцать девятого октября зала была готова. Дом вычищен до блеска, сад облагорожен, крыльцо выкрашено. Арина слонялась по коридору, заглядывая то в одну, то в другую комнату.
Особенно привлекала ее зала, которая выглядела убого в своей простоте. Бревенчатые стены, голый пол, закопченная кирпичная стена с камином, прикрытая большим портретом императора. Свою лепту в осквернение комнаты внесла Глаша, развесив по стенам, посчитав их, видимо, слишком пустыми, картинки, вырезанные из журналов.
Арина старалась выглядеть равнодушной, отстраненной, заторможенной, но в душе злорадствовала - вот осрамится Федор, когда граф X. увидит это «великолепие». Но судьба лишила ее даже столь малой радости. Вечером того же дня в Ольгино пожаловал Егоров в сопровождении архитектора. Тут же были призваны мужики «с руками», и работа закипела на всю ночь. К утру залу было не узнать. Дорогой шелк на стенах, бархатные шторы на окнах, персидский ковер на полу. А еще новая мебель из красного дерева, статуя Венеры в углу, картины, правда весьма посредственные, к тому же обезображенная пожаром стена была тщательно скрыта за драпировкой, в центре которой на фоне красного бархата красовался портрет царя Николая.
Егоров деловито прохаживался по дому перед отъездом на ярмарку. Арина, изо всех сил скрывая любопытство, сидела в уголке и смотрела в одну точку. Ей все сложнее было притворяться сумасшедшей. Постоянный контроль над собой ее изматывал, к тому же верная своему хозяину Глаша не спускала с нее глаз, причина столь пристального внимания была проста - Егоров боялся очередного приступа, приведшего некогда к пожару.
- Чего, рыба, таращишься? - довольно миролюбиво спросил Федор жену. Настроение у него было приподнятым, и омрачить его не смогла бы даже Арина в полном здравии, не то что эта амеба.
- Батюшка, куды нам ее? - вездесущая Глаша подбежала, постреливая глазками.
- А бог ее знает. Запри где-нибудь. Не то выпрется некстати, опозорит меня.
- А готовить чего?
- Отдохни, - Егоров шаловливо потрепал Глашу по бедру, - повара я выписал, нечто не знаешь? Хозяйничает уже на кухне. Официанты подъедут с минуты на минуту. Ты, главное, за больной нашей следи да отдыхай. Наведаюсь к тебе ночкой.
Он подмигнул и ушел. Любовница его следом, довольная и гордая.
Арина на несколько часов осталась одна.
* * *
В два часа пополудни ее заперли в комнате. К счастью, за ней никто не следил, и она могла беспрепятственно наблюдать из окна за происходящим. Арина видела, как по жидкой грязи была расстелена красная ковровая дорожка от дома и, как она догадалась, до самой станции, как народ, согнанный со всей округи, двинулся к вокзалу встречать высокого гостя, как гость прошел к крыльцу под руку с Егоровым и как выкатили на площадь бочки с пивом, дабы веселились все без исключения. Казалось, к вечеру все население поселка было пьяно и довольно. Когда тьма окутала Ольгино, хмельная радостная толпа проводила гостя на станцию, после чего еще долго слышны были песни и задорный бабий смех.
Арина лежала на кровати, заткнув уши и закрыв глаза. Она хотела вновь превратиться в ничто, чтобы не слышать, не видеть, не чувствовать боли и не казаться себе Робинзоном, попавшим на остров под названием Одиночество.
Глава 8
Спустя несколько месяцев
Было Рождество. Арина пробудилась поздно. Не спеша встала. Куда ей торопиться, если ни одна живая душа не захочет ее поздравить с праздником? На улице было ветрено и пасмурно - погода, не подходящая для Рождества.
Арина решила спуститься в столовую; хотя и знала, что Егоров здесь, но ей невыносимо было оставаться в четырех стенах в столь добрый и дружественный праздник. Авось Федор ее и не заметит.
Она замешкалась немного на лестнице, услышав голоса. Один принадлежал ее мужу, другой…
- Ну что, парень? - Егоров вышел из кабинета и остановился в прихожей. - Нравится тебе у меня работать?
- Нравится, - бодро ответил другой голос. Потом из-за двери показался и сам говоривший.
Высокий, широкоплечий, с копной светлых кудрей. Одет парень был просто, но добротно, сразу было видно, что не из чернорабочих.
- Я за тобой давно наблюдаю. Работящий ты, толковый, а главное, в политику не лезешь. Сколько получаешь сейчас?
- Двадцать рублей. Засыпщик я.
- Жалую тебе тридцать, сколько работников под твоим началом будет. Справишься?
- А то как же.
Егоров захохотал - ему нравились самонадеянные люди.
Гость обернулся. Лицо его, красивое, светлое, словно посеребренное, озаряла улыбка. На правой щеке заиграла ямочка, а в глазах синие искры.
Никита?
Арина отшатнулась, прикрыв рот рукой, чтобы не дать крику вырваться наружу. Так и стояла она на лестнице как изваяние. Молчаливая, застывшая, даже не дышащая.
Никита перестал улыбаться и, казалось, тоже готов был закричать. Его глаза выражали столько эмоций, что Арина не смогла уловить ни одной.
- Чего уставился? - спросил Федор. Никита, замявшись на секунду, повернулся к нему:
- Там…
- Жена моя. Нравится?
- Ну…
- Да ты не смотри, что красивая, дура она.
- Как?
- Просто. Психическая. Сбрендила несколько лет назад. Мне ее батя знаешь как мозги запудрил, когда сватал ее. А оказалось, что графиня помешанная. Наследственное это, наверное. Папаша ее застрелился, а она мне дом пыталась поджечь.
- И что?
- А что? Думал сначала в дурдом ее отправить, да пожалел. Пусть живет здесь, никому ведь не мешает. - Федор махнул на Арину рукой, потом хлопнул Никиту по плечу и весело сообщил: - Я ведь помню тебя.
- Правда?
- А как же. Мальцом ты ко