прегрешения могут за ней числиться.
— Нет, ты сначала распишись, пойди вещи на месте оставь, а минут через… — он глянул на часы, — пятнадцать зайдешь ко мне.
Она коротко кивнула, неловко черкнула в единственной пустующей клеточке графы прибытия на работу и вышла, все еще не веря в свою удачу.
Через пару минут, однако, когда она разделась и присела на стул у своего стола, чтобы собраться с мыслями, удивление ее сменилось настороженностью. Что же это она так легко отделалась? Опоздания сходили у них с рук только особо перспективным сотрудникам — тем, которые уже вышли на защиту диссертации, или тем, кто мог принести солидные хоздоговора. Она прекрасно отдавала себе отчет в том, что не относится ни к тем, ни к другим.
В самом начале трудовой деятельности, впрочем, в ней видели молодого специалиста, подающего весьма большие надежды. Лучшая выпускница потока, и не просто с красным дипломом, а с таким, в котором ни одной четверки не было, и замужем к тому же — значит, не станет время тратить на всякие увлечения. Прямо бери и приставляй ее к какой-нибудь многообещающей разработке — через пару лет диссертацию напишет. Как она узнала несколько позже, из-за нее даже спор вышел между двумя отделами, в которых уже давненько молодых кандидатов не появлялось.
Первым делом ей, разумеется, объяснили, что полученные ею в институте знания носят слишком общий характер, и сейчас ей придется сосредоточиться на более узком направлении, но зато изучить его досконально — и вширь, и вглубь. Учиться она всегда любила, и, набрав кучу книг по своей новой специальности, с восторгом углубилась в них, выныривая лишь для того, чтобы набраться практических навыков работы на всяких экзотических приборах.
Она даже домой сначала книги брала, но там работать над ними почему-то уже не получалось. Это ведь раньше, когда она жила с одной матерью, возвращавшейся с работы довольно поздно, у нее было время и домом заниматься, и своей учебой. Сейчас же у нее был молодой муж, который требовал заботы и внимания. В те дни, когда он не задерживался на работе, по вечерам он обязательно делился с ней всеми новостями своей как заводской, так и общественной деятельности. И засиживаться над книгами до полуночи ей не позволял.
Но все же через пару месяцев она уже начала потихоньку представлять себе, чем занимается ее отдел, и даже позволяла себе временами — робко-робко — высказывать свои соображения по результатам измерений. Старшие товарищи переглядывались, но обрывали ее мягко — большей частью указывая ей на все еще остающиеся белые пятна в ее познаниях. После чего она опять зарывалась в книги, упорно стремясь добраться до дна пучины информации.
И вдруг перед ней замаячил декрет. Узнав, что у нее будет ребенок, она словно увидела свою жизнь в другом свете. Какое значение могут иметь все научные изыскания, вместе взятые, перед лицом появления на свет новой жизни? Трудовой энтузиазм ее существенно поутих, уступив место ежедневному прислушиванию к малейшим изменениям в ее теле. На работе она уже не вступала ни в какие дискуссии, ограничиваясь чисто техническим сбором информации по результатам исследований. Ее еще включили в состав авторов двух статей, но уже подключили к разработке ее темы другого сотрудника — который, как никто и не скрывал, и будет ее заканчивать.
Ее это совершенно не волновало. Все свое рвение она направила на подготовку к материнству — читала книги по уходу за младенцами, по основам воспитания их с первого дня жизни, по правильному и сбалансированному питанию и без конца расспрашивала мать о детских недомоганиях и о том, как их предотвратить. Такое обучение ее муж безоговорочно поддерживал.
В роддом она отправилась в трепетном ожидании величайшего чуда. Роды оказались несложными, и вот, наконец, у нее появился сын — здоровый, крепкий, чуть крупнее обычного, но совсем не крикливый. Она провела в больнице положенную неделю, слушая советы более опытных мам и — всякий раз, когда в палату ввозили для кормления длинную каталку с младенцами — срываясь с места и вытягивая шею в поисках своего сокровища. Ей уже не терпелось оказаться дома, чтобы иметь возможность видеть его каждую минуту.
В первый же день муж передал ей необычно теплую, взволнованную записку, в которой благодарил ее за сына и спрашивал, на кого он похож. После вечернего кормления она подошла с малышом к окну и с гордостью показала его мужу. Через полчаса ей принесли еще одну записку, в которой муж с уверенностью утверждал, что сын — точная его копия. Она так и не поняла, как ему удалось разглядеть это в окне третьего этажа.
Вернувшись с сыном домой, она с удивлением обнаружила, что спокойный, молчаливый младенец, которого она видела в роддоме четыре раза в сутки, превратился в громогласного горлопана, вечно недовольного жизнью — особенно по ночам. Поскольку мужу и матери нужно было идти на следующий день на работу, она долгими ночными часами вышагивала по кухне, укачивая сына и шатаясь от усталости.
Но вот, наконец, закончился первый, самый трудный месяц, и каждый день начал приносить ей все новые и новые радости. Сын начал держать головку, впервые улыбнулся, научился сидеть, начал играть с игрушками, произнес первое слово (они долго спорили, что это было: «Мама», «Папа» или «Баба»), поднялся, шатаясь, на ноги, сделал первый шаг…
К первому его дню рождения она уже знала, что ждет второго ребенка.
Рождение дочери прошло для нее намного будничнее. Она опять рвалась домой — на этот раз беспокоясь о сыне. И опять были бессонные ночи, и гулять на улице стало сложнее (одной рукой держа сына, другой толкая коляску с дочерью), и кормить их нужно было по очереди, и купать… Но и дочь принесла ей и первую улыбку, и первый шаг, и первое слово. На этот раз это было определенно «Мама» — от сына, наверно, переняла; он дергал ее постоянно, требуя внимания.
Она вернулась на работу, когда дочери исполнилось три года, и ее уже можно было отдать в детский садик.
Встретили ее с радостью. За это время в отделе появилось два молодых сотрудника, но все остальные тут же налетели на нее с расспросами о житье-бытье.
— Вот молодец, — шутили они, — подряд двоих родила, теперь можно и своей жизнью заняться.
На вопросы о детях она могла отвечать до бесконечности.
— А живешь все там же? — перебил ее кто-то. — Не тесновато ли вам такой компанией? Вот нужно было сразу в очередь на