Читать интересную книгу "Третий Лад - Родион Создателев"

фолиант Митрополит.

Знатный боярин замер напротив стола.

— Присаживайся, отец Василий. Чего ты, как попервой на исповедь ко мне заявился...

Глава Сыскного приказа остался стоять на месте.

— Ты где лик потерял, отец Милосельский? В Детинце оставил? — сдвинул кустистые и седые брови Митрополит.

Колени князя пошли ходуном, и он осел ими на пол.

— Владыка... пропали мы! Государь оклемался, к себе меня вызвал. Попервой... за Яшку Лихого мне вдарил.

— Не причитай ты, бабуся сыскная! Что про Якова он тебе говорил?

— Костерил за арест. Я со страху проговорился, что бежать хотел... Яшка наш.

— Язык тебе отрезать, брехалка! — разволновался и Митрополит. — Неужели худородный растрепал Государю наши планы?

— Не похоже на то, Святейший. Царь разнюхал про арест только, а подробностёв не ведает.

Митрополит разыскал в недрах стола чёрные чётки-верви́цу, встал с резного стула, прошёл к окну и принялся перебирать пальцами камни.

— Пускай так, Василий Юрьевич. Далее сказывай.

— Потом за Сидякина меня покусал. Три дня дал Никите на розыск. Опосля бумаги на стол стребовал. Михайлу сам допросить желает.

— Три дня — время немалое. Успеем бумаги состряпать.

— И про Новгород у Никиты ситуацию просит в три дня разузнать и представить.

— Ушла хворь, значитца. Прежний стал самодержец: злой, на язык вострый, да разумом проницательный. Ах ты… оказия.

— Не оказия… беде́нь натуральная, — причитал князь. — Велит он Опричное войско услать на мятеж — и пропали мы! Ярыжки мои только жилы тянуть мастера.

— Что правда — то правда. От твоих дуболомов заплечных... проку мало в борьбе за Трон.

Митрополит Всея Руси с мрачной сосредоточенностью наблюдал, как губы князя зашлись в мелкой тряске.

— Ещё с Яшкой неизвестно как перемолвится Государь. А коли с Сидякиным заподозрит неладное — совсем лихо нам! Прахом разбился наш заговор! Пра-а-хом!

Милосельский обхватил голову руками… Святейший вернулся к столу, положил на дубовую поверхность чётки-вервицу, а далее с достоинством перекрестился на Образ Спасителя. Владыка приблизился к сидящему на коленях боярину.

— Подыми лик, отец Милосельский. Дай же благословлю тебя.

Князь-горемыка опустил руки, жалобно всхлипнул, задрал голову. Митрополит отвесил боярину четыре звонкие оплеухи. По каждой щеке — поочерёдно по два хлёстких удара.

— Зачем колотишь, отец святой? — загородил лицо локтями князь по окончании executio.

— Очухался, знатный боярин? Не совестно тебе, потомок великого Рориха, причитать тут, что бабка-нахлебница?

— Пропали мы, Святейший... не за грош ить пропали. Заговор наш — прахом развеялся...

— Слушай меня со вниманием. Три беды у нас: Яков Лихой, Сидякин Михайла, тесть его; и новгородская смута.

— Наказание Божие нам! За дьяка... Макария Палёного.

— Не скули, пёс!

Василий Юрьевич дрожащей десницей осенил лик знамением.

— Розыск Сидякина — не беда. Состряпаем бумаги и подсунем Царю справный екстракт. Новгородская смута — здесь тоже не срисовался ещё расклад. Рано опричникам сабли точить покудова. А вот кравчий Лихой — тут приключение. На чём разговор про него закончили?

— Сказывал: сам говорить буду с Яшкой.

— Если выкажет любимцу широкое расположение: Яков дрогнуть может и тем самым... порушит он... сговор, — задумался Митрополит.

— Беда, владыко, — заокал вдруг князь. — Беда-а-а.

— Смолкни, урю́па! — рявкнул Святейший.

Василий Юрьевич вздрогнул, а после — тут же икнул.

— Прости… Господи… мя, — паникёр осенил рот знамением.

Митрополит Всероссийский принял решение.

— Надобно его отослать в гости... к дьяку Палёному. Понял наказ?

— Кого? Го-государя? — перепугался Милосельский.

— Лихого боярина, дурная твоя голова! Ярыга Амосов... на службе сейчас?

— В остроге Амосов... кажись... Кончать Яшку? Государя любимца... прищучить? Окстись, Святейший! Дело ли?

— Окстись сам, трусливая бестолочь! Время дорого. Немедля дело свершить требуется. Пока Царь его к себе не покликал.

— Заступница, матерь Божия! Заварили мы кашу…

— Встань, живо.

Князь с трудом, но поднял дородную фигуру с пола.

— Сей же час направляйся в острог. Ярыгу Амосова за шкварник тяни на разговор потаённый. Разъясни ему: надо Лихого кончать. Иначе и тебя, и меня — сдаст Государю.

— В острог ехать… значица мне? — ошалел князь Василий.

— А сидят ныне в темницах какие отчаянные разбойники?

— За-завсегда такие имеются.

— Воли и золота сули. Амосова к ним приставляй — и в дорогу. Ты Лихому записку услал про наше стрелецкое дело?

— К завтрему же сговаривались.

— Гм… Да пёс с ней, с этой цидулкой. Пущай Амосов с разбойниками шастают по дороге... от Стрелецкой слободы — до имения худородного. Носом землю им рыть накажи! — гремел Митрополит Всероссийский.

Князь Милосельский перекрестился дрожащей рукой.

— Твёрдо порешили, Святейший?

— Твёрже некуда.

— Владыка...

— Ну?

— Ой же... лихоманище, коловороть окаянная.

— Меняем мето́ду по захвату Престола, Василий Юрьевич. Кесарю сам разболтал про побег кравчего. Сам и распутывай... сей casus.

— Святейший...

— Живо езжай в острог!

Митрополит примолк на мгновение, а потом вынес vere dictum:

— Яков Данилович... выходит из сговора. Воистину!

И снова Милосельский осенил личность знамением. Прости и спаси.

Часть 3. Поросёнок перёнковый. Глава 1. Аз есмь — воин благой

Разноцвет разгулялся прелестными запахами. В светёлку струились благоухающие свежестью вечера ароматы. Яков Данилович застоялся у слюдяного окна, вдыхал ефир и изучал васильковыми очами окрестности своих владений. Подклётная Царица сидела за столом. Три серебряных подсвечника добротно освещали уютное помещение.

— Чем тревожишься, кречет мой?

— Думку одну гоняю, — обернулся к жене боярин. — Как бы Василий догляд не навёл за имением нашим. Не рыскают ли сейчас поблизости… псы-ярыги его?

Боярыня-орлица встала рядом с супругом.

— Я прознаю... догляд если будет. Ныне — тихо в округе. Спокойно шумят наши вётлушки, незваных гостей не имеется.

В дверь настойчиво подолбились. Послышался приглушённый голос холопа Митьки Батыршина:

— Хозяева дорогие, к нам гость прибыл. На коне прискакал, ворота громит кулачищем. Тебя, Яков Данилович, требует. Настырный, собака.

Супруги обменялись острыми взорами.

— Зайди, Митяй! — крикнул боярин.

В светёлку вошёл вихрастый и конопатый Батыршин.

— Каков из себя?

— А глумец его разберёт. То ли посадский, то