Читать интересную книгу "Третий Лад - Родион Создателев"

в головах бояр царит смута, ныне — наилучшая пора, чтобы по клювам царёвым орлам вдарить. Ворон Никита Милосельский гложет слюни по Престолу и не посмеет накануне важных событий услать из Стольного Града Опричное войско. Стрелецкое племя — в раздорах и раздражении. Мздоимец Фёдор обижает их жалованьем...

Княгиня Бельцева ознакомилась с посланием и на другой день, в Княжьей Палате Вечевой Башни, что стоит у Ярославского подворья, собрала Высший Совет новгородской земли. Знать мусолила подмётное письмо безвестного доброжелателя.

Речь держал дородный новгородский боярин Александр Будаков:

— Наши купцы подтверждают: Государь при смерти, смута среди стольградских мужей зреет. Вопрос един, бояре: справимся ли своими силушками? Звать ли на подмогу шведов али Литву?

Знать оказалась едина во мнении — звать не стоит. За такую услугу северные соседи потребуют земель. Боярин Горецкий снова вернулся к лукавому подмётному письму:

— А ежели цидулка — западня? Сберут стольградские Опричное войско и стрельцов с пищалями — каково тогда будет?

Княгиня Бельцева подняла ввысь десницу — гомон стих. Царица новгородской земли опустила руку, а потом встала с места.

— Видит Господь, бояре. Я не желала входить в противостояние с Царём — разум помнит отцовский мятеж. Но Государь ныне — не хозяин земель своих. Стольградские петухи готовы в междоусобице заклевать друг дружку. Никому из них веры нет более. Наш обидчик, Фёдор Косой, наверняка на Всероссийский Престол заползёт. Так и будет с нас драть? Дудочки! Не бывать тому!

— Не factum, Ясина Владимировна, — подал голос боярин Дмитрий Пламенев. — Глава Опричнины Никита Милосельский — тоже охотник до Трона.

— Вот и пущай грызутся между собой, Дмитрий Григорьевич. А нам отныне — насмерть стоять за новгородскую землю! Три сотни лет жили вольной республикой. Шведам не кланялись наши отцы, германцев не жаловали, Литву завсегда били. Заживём и мы людьми вольными, как наши предки проживали.

— Германцы, Литва, Корона Шведская — иноплеменники. Русское Царство — сородичи. Нам бы друг дружки держаться. Жили уже много лет в междоусобной борьбе, — спорил Пламенев. — Орда пришла — в миг поодиночке всех перебила. А Шведская Корона ныне — не та, что три столетия тому назад. Государство — зело зубастое! Отмежуемся мы от соплеменников: шведы тотчас позарятся на наши северные земли, как воды испить, княгиня! А у нас — ни пушкарей, ни пороха! Только сабли да гонор. А ноне с ними — много не повоюешь.

Воцарилось молчание. Дмитрий Пламенев молвил дело...

— Покажем и мы Стольному Граду зубы свои, — заговорила Ясина Бельцева. — Demonstratio сделаем соплеменникам — пущай считаются с нами. Отныне — и на века! Казна у нас — не бездонная, чтобы сосать с новгородцев без чести и совести!

— Варяги, княгиня, — подал голос боярин Горецкий.

— Где гуляют они? — задумалась Бельцева.

— Князь Рогерд с год, как вернулся с отрядами от датского короля. Подсобили ему в сече с Саксонией — теперь прохлаждаются. Купцы мне давеча донесли — Рогерд у Варяжского моря стоит лагерем. Ставку он с умом свершил. Ныне сговариваются с Литвой и со шведами, торгуются к кому присобачиться. Не договорятся — ухарь Рогерд мигом снимется с местечка и уведёт войско к лопарям, сыщи его там.

— Варяги — считай, соплеменники. Славный князь Рорих наш град заложил. Что молвишь, Дмитрий Григорьевич? — Ясина Владимировна обратилась взором к боярину Пламеневу.

— Варяги — славные воины. Но они — не за спаси Бог сражаются, а в казне ныне... ветер боре́й гуляет.

— Золотой запас, — подал голос боярин Островский.

Новгородская знать снова погрузилась в тяжкие раздумья.

— Можно спробовать за вперёд сговориться с Рогердом, — молвил Пламенев. — Он муж — зело с пониманием. Лыцарь по натуре своей, не за золото сражается, а по чести воителя.

— Сговоришься, Дмитрий Григорич? — спросила княгиня.

— Германскую речь разумею, латинскую. Маненько и по-варяжски языком толоку. Сговориться легко будет: ежели не с пустыми руками поеду к Рогерду, а хоть пару тыщ золотом захвачу... за компанию.

— Будет нам рассусоливать, бояре, — подвела черту Бельцева. — По варягам ещё покумекаем. А к завтрему — сбирайте вече. Давеча к нам в гости торговый подьячий прибыл — Мирон Осадчий. Он уже зарестован, вместе со стражниками сопровождения. Каково настроение черни?

— Волнуются не менее нашего, — махнул рукавом кафтана боярин Островский. — Одобрят восстание, не сомневайся, матушка.

Ясина Владимировна Бельцева снова задрала десницу ввысь.

— Славен живи, господин наш Великий Новгород.

На другой день на вечевую площадь доставили пленного Мирона Осадчего, подьячего в павлиньем кафтане. Под хохот сонмища княгиня рассекла мечом кочан капусты над головой холопа Мамоны. Покамест Мамоны. Всего одна нужная смерть — и уже холоп Государя. Всё ваше — моё. Мздоимцу — виселица. “Кесарю кесарево...”

Ещё через день дворяне разъехались по всем уголкам и весям обширной новгородской земли — сколачивать боевые отряды. Старосты в деревнях тоже спины печами не грели — сбирали дружины ополчения. Через осемь дней все тракты на рубежах тверской и новгородской земли находились под пристальным дозором. В глубоких ложбинах оврагов и густых зарослях кустов вшами копошились юркие и зоркие ополченцы-крестьяне...

Часть 2. Глава 12. Vere Dictum

Притихшая челядь боярина Матвея Калганова стояла сонмищем, держа в руках платки и шапки. На земле находилась деревянная лавка, на которой лежал молоденький совсем холоп с окровавленной спиной, с накрепко перевязанными верёвками кистями рук и стопами. Хозяин имения зверски порол плетью юного смерда — тот отчаянно голосил и ужом извивался на лавке.

— Я тебе покажу жеребца, стерва!

Из-за стены конюшни вышли ещё два холопа, они также стянули с голов шапки и присоединились к толпе. Один из вновь прибывших чуть оборотил кучерявую башку к соседу и тихим голосом молвил:

— За что он его, Кузьма?

— Сенька барина Жеребцом обозвал... в разговоре, а тот услыхал ненароком, — ещё тише ответил сосед.

Боярин продолжал истязание. Холоп прекратил извиваться ужом — его хребет покрылся кровавой кашей...

— Всем, кто про меня зубоскалить вздумает — учение будет.

Смерд смолк окончательно. Простоволосые бабёнки, прикрыв рты ладонями, сочувственно кивали головами. Из толпы шаг вперёд сделал седовласый мужик.

— Пощади его, барин! Ради Христа, пощади! До смерти запорешь...

Матвей Калганов оставил executio и опустил плеть на землю. Его грудь вздымалась и опускалась толчками, лазоревая шёлковая рубаха — совсем