Читать интересную книгу "Третий Лад - Родион Создателев"

ли служилый.

Барин кречетом вылетел из помещения.

— За мной, Митрий!

Барыня Марфа перебралась из светёлки на повышение — в терем. Со второй связи хором открывался обзор на весь двор…

Яков Данилович и Батыршин подлетели к воротам, подле которых тёрлись семеро холопов. Трое держали в руках полыхающие факелы.

— Отворяйте же, ну, — молотил по дубовому дереву какой-то ухарь, явно не робкого десятка, — хозяин ваш сам меня видеть желает!

— Мож за шамширой сгонять, Яков Данилыч? — вопросил Митька.

— Впущай, живо! — гаркнул гостеприимный барин.

Лязгнули затворы, заскрипели петли, холопы с усилием отворили ворота. На двор въехал вороной конь. С седла резво спрыгнул всадник — здоровенный детина. Одет, как посадский муж, но на голове — стрелецкая шапка-колпак.

— Доброго вечерочка, хозяева́ любезныя, — детина рванул поводья, усмиряя взбрыкнувшего воронка, — не взыщите вы за позднюю встречу и тарарам. Токмо сами того вы желали. Рази я не правый?

— Кем будешь, мил человече? — спросил барин.

— Дайте напиться, Христом прошу. Мочи нет, скакал, аки угорелый.

— Митька, неси воды.

Батыршин принялся топтаться на месте, явно не желая отходить от хозяина.

— Оружия нету. Не тревожься, конопатый, ступай за водой смело. Не веруете — обыщите, — пробасил увалень.

— Митрий, кабанчиком поспешай! Оглох что ль?

— Такому диаволу и оружие без потребы, — заворчал на бегу холоп, спеша к подклёту, — с двух ударов кулачинами в землю загонит.

Из теремного окна за гостем наблюдала хозяйка имения, проворно перебирая пальцами смарагдовое ожерелье. Митяй вернулся и протянул детине ковш ключевой воды. Верзила жадными глотками осушил посуду, предовольно крякнул, напившись; и утёр пухлые губы рукавом сермяжной рубахи. Смочил Херкулес закрома внутренностей. А спасибочки?

— От Леонтия Петровича приветствие тебе, боярин Лихой. Ежели готовый, хоть сейчас едем вместе в Стрелецкую слободу. Одного холопа с собой можешь брать — то обговорено. Ждут тебя на разговор служилые люди, как и желал ты.

— Сотники?

— Угум.

— Которые при стремени? — уточнил дотошный хозяин имения.

— Они самые, — протянул ковш обратно детина.

Митька забрал посуду и, поджав губы, осмотрел пустое дно — всё до последней капли вылакал, дундуля...

— Резво вы обернулись, молодцом, — улыбнулся боярин. — Митька, сбирай двух коней. И этого вороного в конюшню веди, напои, овса дай.

Облачение Якова Лихого покоилось готовым ещё с обеда: кожаные сапоги, порты, добротная рубаха, шапка-барловка, седовласая борода с маленькой верёвкой. Боярин споро переоблачился, приладил с помощью супружницы седой веник к лицу, а потом озадачился:

— Загвоздка, Марфуша. Вырядился я крестьянином, а сабля у меня богатая — персидский шамшир. Рукоять с позолотой, а на кресте — два смарагда сверкают... Несуразица.

— У холопов возьми, короткую.

— Безделушка получится. Толку — nullus. От ножа кухонного больше проку. В рубке — навык решает. Моя старая сабля — у Митрия. Он тоже с ней свыкся. Мож... налегке поскакать.

— Не дури.

— Четвёртый месяц, как упражнения бросили.

— Не фордыбуй, Яков Данилович. В слободу втроём поскачите, от одного вида этого увальня половина лиходеев разбежится. А с утра вам вдвоём с Митькой возвертаться… Сдергоумка не празднуй, супруг. Одевай перевязь, ножны, шамшир с кинжалом вставляй.

— Твоя правда, жена. Бережёного... Бог бережёт.

— Небережёного — ярыжный кат стережёт… В добрый путь, кречет мой. Помни наставления. Главное повторю: никакого суемудрия, прямо всё говори, смотри в очи, не строй царедворца. Ты есть — воин благой...

За полночь в Стрелецкую слободу ворвались трое путников. У ворот их встретил солдатик с факелом в руке. Лошадей привязали к коновязи, оружия с перевязями сдали. Служилый повёл троицу за собой...

Отгороженная от остального мироздания высоким частоколом из заострённых брёвен, слобода бурым ректангулусом разместилась на окраине Стольного Града. Здесь всё имело по-военному строгий порядок: плотная застройка, ровные ряды заборов и дорог; преровные квадратусы дворовых местечек, хозяйственных построек и начальственных домов, суровый купол приходской церкви.

Провожатый довёл троицу до деревянного строения, кивнул детине и зашагал обратно. Здоровяк забурился внутрь дома.

— Тревожусь я, хозяин, — заговорил холоп Батыршин.

— А я себя справно здесь ощущаю, — храбрился кравчий, — будто на воинский сбор прибыл. Мозга тут... сама собой в порядок приходит.

Бугай вернулся к гостям.

— Боярин, не серчай за придумку там с освещением. Тебя все узрят, а ты, покамест, в темени постоишь.

— Добро, я в гостях. Еро́питься мне у вас не с руки.

— Ходи тогдась, милости просим.

Строение оказалось хозяйственным складом. В одном углу лежал ворох стрелецкой одежды: походные сумки-ташки, берендейки, зимние кафтаны, шапки с бобровыми опушками. В другом углу возвышались стволами с два десятка пищалей. У дальней стены разместились плашмя множество бердышей. Совсем неподалёку от себя боярин увидел ровно десять деревянных тростей, приставленных к стене. Значитца: сотники стремянных полков были на месте!

“Аз есмь — воин благой!” — вспомнил наставление жены Лихой.

— Здравствуйте, служилые люди, — перекрестился гость и стянул с головы шапку-барловку.

Помещение освещалось хитрым способом. Сверху на специальном приспособлении висел подсвечник. Он был огорожен широкой развесной материей. Где-то напротив визитёра крупными тенями сидели люди.

“Хитро выдумали, — дивился боярин, — смекалка солдатская. Меня — все видят, я — только тени, гм…”

— Здравствуй, мил человек. Делай шаг вперёд и замри аки идол, — раздался голос с хрипотцой.

Яков Данилович ступил вперёд.

— С чем пожаловал, кто таков? Какие весточки принёс добрые? — хрипел тот же невидимый собеседник.

— Имя мне — Лихой Яков Данилович, боярин придворный. Служу кравчим в Детинце. Слыхали аль нет про меня?

— Слыхали. Сородичи есть тут твои — с воложанских краёв...

“Хрипач то у них — навроде старшой...”

— Добро, землячки. Рад вас слышать... Начну вот с чего. Прослышал я, сотники, про многие обиды, чинимые вам. Про урезку жалованья, про затягивание выплат пособий... для постройки жилищ. Да и порезанное жалованье к вам с великим запозданием идёт, верно то?

— Что нам твоё сочувствие, кравчий? Али объедки с царёва стола нам подкинуть желаешь? То без надобности, сам подъедайся, — молвил другой голос: резкий, высокий, колючий.

— Не гневайтесь, служилый люд. Я с миром пришёл.

— Ты чего мужиком вырядился, болярин Лихой? Бороду прицепил веником. Дурачка празднуешь, ась? Потешаться, скоморошничать сюды заявился? — снова