Читать интересную книгу "Третий Лад - Родион Создателев"

— на полк каждый.

— Разорение ты моё. Я ить не такой богатей, как Фёдор Косой.

— А скупец — похлеще его будешь. Дело, считай, решённое: четыре тысячи золотом подаришь стрельцам — и ладно...

Митрополит навострил уши. Дверь в келью резко распахнулась и в помещение ворвался глава Опричнины, запыхавшийся, что загнанный жеребец.

— Чего растоптался в святой обители... князь опричный? — грозно зыркнул очами владыка.

— Поганые вести, отцы! Гадкий Новгород — мятежом разродился. Подьячего торгового поколотили крепко и передали весточку: податей не платим отныне и заново... вольно жить будем.

— Опять отмежеваться желают? — нахмурился Митрополит. — Вот же бунтарское племя, ты подумай. Не ко времени нам сие возмущение. Опричное войско нельзя ныне от себя отпускать.

— Наказание Бога, — перекрестился Василий, припомнив лукавый лик покойного дьяка Макария…

— Гонец доставил мне грамоту от тверского воеводы Бахметова, — рассказывал глава Опричнины. — В новгородской земле — копошение. Не таясь дружины сколачивают, ополчение по рубежам их земли вовсю шастает в дозорах...

— Государю хворому — ни слова, Никита Васильевич! — пальцем погрозил молодому князю владыка. — Разволнуется — к архангелам на небеса мигом сгуляет. И здравствуй тогда новый кесарь — Фёдор Косой...

— А ежели Государь меня к себе стребует — доложить обстановку? — озадачился Никита Васильевич.

— Не стребует, — отрезал владыка. — Голова его трещит, как харбуз переспелый. Постельничий оберегает Царя от забот государевых. Псом у ног Государя вьётся.

— Дьяк Колотовкин только доложил: слушок загулял по Детинцу… Государь поправляется, — сообщил князь Никита.

Святейший озадачился: “Скверный оборот…”

— Василий Юрьевич, живо езжай во Дворец, — велел Митрополит, — разузнай свежие слухи там, с боярами пошепчись кого встретишь. А ты, Никита Васильевич, присаживайся. Перемолвиться я желаю с тобой о деве одной... распрелестной.

Василий Юрьевич поднялся со стула и, не глядя на сына, вышел из кельи. Глава Опричнины с невозмутимым ликом сел на пригретое отцом место.

— Никита Васильевич… Ты на Трон желаешь забраться?

— Желаю, отец святой.

— В таком случае, как грядущий Государь, умей обуздать страсти, боярин. Чревоугодие — грех. Гордыня — грех. Блудодеяние — тоже грех...

— Неверное слово, Святейший. Блуд... там не то.

— А что именно?

— Тоска сердечная, — помолчав, ответил молодой князь.

— А как же Настасья? Двое деток у вас: наследник и девка.

— К ней не лежит моё сердце. Припоминай, Святейший: в этой же келье вы мне силком навязали разнелюбую, но знатную…

— А ты как хотел, княже? — недоумевал Митрополит.

— Беглости избежать бы тогда. К чему торопились меня оженить? Будто неволил вас кто... с саблей наголо, — взволновался Никита. — Ещё бы погуляли бы по сватам, поглазели девиц иных… Авось и прикипел бы к какой сердцем... но нет! Упёртость эта ваша… отцовская!

— Подрастёт твой сын — придёт время женить его. Может тогда нас поймёшь, ась, Никита Васильевич?

— Бог его ведает, владыка. Разумею одно: неволить сына не желаю ни по каким вопросам. Ни по сердечным, ни по иным…

— Василию перечить нельзя! Вспомни Святое Писание: “Слушайся отца своего, он родил тебя… Дети, повинуйтесь родителям в Господе, ибо... сего требует справедливость. Почитай отца твоего... это первая заповедь…”

Никита Васильевич ответил Митрополиту молчанием. Внука Юрия Милосельского Святым Писанием не усовестишь. Святейший вздохнул, посмотрел на Образ Спасителя, смирил окаянный гнев, как и подобает делать честному христианину, а потом задал вопрос:

— Выходит: отказываться от простолюдинки не собираешься ты? Царь Всероссийский — при полюбовнице... крестьянке?

— Она мне — не полюбовница! — вскипел глава Опричнины.

— Кто же она тебе?

— Не полюбовница!

— Выдай тогда мне верное определение, княже! От прелюбодея до блудодея тропка короткая. Блуд — смертный грех. Прелюбодей, считай, с блудодеем одними дорожками ходят.

— Прелюбодействую, грешен. Но и с холопкой у меня не греховные страсти, владыка! Сердцем к ней прикипел, люблю её.

— Так кто же она тебе, князь Милосельский?

Никита Васильевич задумался… Порой, разум не может дать ответ на самые простые и очевидные вопросы. Полюбовница — словечко зело похабное, с душком алчности и похотливости подлой. Будто кобель сучку обнюхал и забрался на её хребет…

— Она мне... подруга сердечная, — нашёлся Никита Васильевич. — Конец разговору, владыка.

Глава Опричнины вышел из кельи.

Кому сердечные муки, а кому вольности звуки…

Бесчестье зачалось, считай, с два года тому назад. Богатая земля новгородцев — завсегда лакомый кус для государевой казны. Местные купцы-ухари вели широкую торговлю по всем краям света: от ближних соседей (Литвы, Речи Польской и Шведской Короны), дальних соседей (Датское королевство, курфюршество Саксония, Оттоманская Порта, республика Венеции) и до заморской страны Индии...

Государь начал хворать — Фёдор Иванович принялся повышать ставки по податям и сборам для новгородской земли. Год прошёл, Царь захворал ещё сильнее — старший Калганов сызнова повысил ставки. Богатейшая казна Великого Новгорода таяла на глазах. Княгиня Ясина Бельцева слала гонцов в Стольный Град, желала встречи с Государем: жалиться на бессовестного главу Торгового приказа. Но гонцы всегда возвертались с дурными вестями: Государь хворает, в ближнее время audientio состояться не может.

С полгода тому назад Фёдор Калганов словно белены обожрался: снова повысил и без того высокие ставки для новгородской земли. Ясина Владимировна отрядила в Стольный Град сердечного любимца, боярина Илью Львовича Соколова. Но кого там прельстит сей статный красавец? Жирных вельмож из Боярского Совета? Сердечный дружок новгородской княгини, однако, сумел заполучить встречу с Михаилом Романовским. Разговор прошёл без толку. Первый вельможа Собрания в раздражении буркнул на прощание:

— Не ведаю — чего же вам делать... Его безобразия — многим не по душе, а руки наши повязаны. Тут, Илья Львович, расклады такие: либо — ждать выздоровления Государя, либо — ждать воцарения нового кесаря, — понизил голос Романовский. — Новый господин — новые порядки...

С два месяца назад новгородская знать приняла случай грядущего мятежа, как весьма вероятный: купцы злющие, чернь волнуется, казна пустует. Великий Новгород привык решать споры миром и словом. Но когда ему откровенно и зело дерзко харкали в лик — рука сама тянулась к железной рукояти…

“Мы — народ смирный, но наши сабли — завсегда лежат в ножнах отточенные” — любили сказывать про себя новгородцы.

Седмицу назад к новгородской знати попало подмётное письмо из Стольного Града. Доброхот сообщал: Государь находится при смерти,