Читать интересную книгу Тысяча осеней Якоба де Зута - Дэвид Митчелл

Жирная Крыса дергается, поворачивается и исчезает.

Дверь, через которую вошла Орито, открывается. Слышится мужской голос: «После вас, учитель…»

Орито торопится к другой двери: как во сне, она и далеко, и близко.

— Это странно, — голос учителя Чимеи следует за ней, — но до чего лучше сочиняется по ночам…

Орито отодвигает дверь на ширину трех — четырех ладоней.

— …но я рад твоей компании в это негостеприимное время, мой юный друг.

Она уже по другую сторону двери и плотно закрывает ее за собой, и как раз в это время учитель Чимеи появляется в круге света, отбрасываемого лампой. Перед Орито — коридор к жилищу учителя Генму, короткий, холодный, темный. «Жизнь должна продвигаться вперед, — изрекает учитель Чимеи, — и неприятности — это тоже движение. А удовлетворенность — инерция. Посему в историю маленькой Норико, дочери сестры Хацуне, нам надобно посадить семена надвигающихся бедствий. Голубки должны страдать. Либо от чего‑то внешнего, скажем воровства, пожара, болезни, либо — даже лучше — от какого‑то внутреннего фактора: по слабости характера. Молодой Шинго начнет уставать от преданности жены или Норико станет ревновать к новой служанке, отчего Шинго в самом деле начнет спать с той. Хитрости, уловки — видишь? Рассказчики, они не священники, которые ведут беседы с неземным миром, они — искусники, как пекари или булочники, только гораздо медленнее их. За работу, юный друг, пока лампа не осушит себя…»

Орито, скользя ногой перед собой, идет по коридору к комнате учителя Генму, держась ближе к стене, где, надеется она, пол скрипит меньше. Добирается до панельной двери. Задерживает дыхание, слушает и ничего не слышит. Открывает дверь на чуть — чуть…

За дверью пусто и темно; темные пятна на каждой стене — другие двери.

Посреди комнаты на полу лежит что‑то вроде кучи рваных мешков.

Она входит и подкрадывается к мешкам в надежде, что сможет связать их вместе.

Протягивает руку и находит теплую человеческую ногу.

Сердце останавливается. Нога отдергивается. Поворачивается. Одеяло колышется.

Учитель Генму бормочет: «Не толкайся, Мабороши, а то я…» — угроза растворяется во сне.

Орито сидит на корточках, не решаясь дышать, не то чтобы сдвинуться с места…

Аколит Мабороши шевелится под кучей одеял, храп исторгается из его горла.

Проходят минуты, прежде чем Орито хотя бы наполовину убеждается, что мужчины спят.

Она десять раз медленно вдыхает и выдыхает, потом идет к двери в дальней стене.

Отодвигаясь, дверь грохочет, словно началось землетрясение. Такое, во всяком случае, у нее впечатление.

Богиня, залитая светом от толстой свечи, вырезана из древесины серебряного дерева. Она наблюдает за незваной гостьей с пьедестала в центре небольшой, богато украшенной Алтарной комнаты. Богиня улыбается. «Не смотри ей в глаза, — предупреждает Орито инстинкт самосохранения, — или она узнает тебя». Черные халаты с кроваво — малиновыми шелковыми шнурами висят на одной стене. Другие стены покрыты бумагой, как это делается в домах богатых голландцев, и новые циновки пахнут смолой. Справа и слева от двери на оклеенной бумагой дальней стене толстой кистью нарисованы иероглифы. Каллиграфический стиль письма четкий и ясный, но, когда Орито вглядывается в них при свете свечи, она не понимает смысла. Знакомые части соединяются в неведомых ей сочетаниях.

Поставив свечу на место, она открывает дверь в Северный двор.

Богиня, в шелушащейся краске, наблюдает за изумленной незваной гостьей с центра средней Алтарной комнаты. Орито не понимает, каким образом эта комната может находиться в пределах монастыря. Возможно, Северного двора вообще нет. Она оглядывается и смотрит на спину и шею Богини. Богиня впереди освещена яркой свечой. Она выглядит старше той, в первой комнате, и на ее губах уже нет улыбки. «Но не смотри в ее глаза», — повторяет инстинкт. В комнате сильный запах соломы, животных и людей. Обшитые деревом стены, деревянные полы… такой комнате самое место на ферме крестьянина среднего достатка. Еще сто восемь иероглифов написаны на дальней стене — в этот раз на двенадцати заплесневелых свитках, свисающих по обеим сторонам двери. И вновь, когда Орито задерживается на минуту, чтобы прочесть написанное, символы складываются в нечто несочетаемое. «Да какая разница? — выговаривает она себе. — Вперед!»

Она открывает дверь, за которой должен быть Северный двор…

Богиня в центре третьей Алтарной комнаты наполовину сгнила: она совершенно неузнаваема по сравнению с той, которая находится в Алтарной комнате Дома сестер. Лицо, возможно, изуродовал сифилис в стадии, которая уже не поддается излечению ртутью. Одна рука валяется на полу, и в свете сальной свечи Орито видит таракана, подрагивающего у края дыры в голове статуи. Стены из бамбука и глины, соломенный пол, воздух пропитан вонью навоза: комната сошла бы за крестьянскую хижину. Орито решает, что эти комнаты — пустоты в массиве Голого пика, а может, даже выдолбленные в нем пещеры, с которых, собственно, и берет начало храм. «В наилучшем случае, — рассуждает Орито, — это тайный лаз со времен военного прошлого храма». Дальняя стена обмазана чем‑то темным — скорее всего, кровью животных, смешанной с грязью, — и по темному белым написаны нечитаемые иероглифы. Орито открывает грубую защелку, молясь, чтобы ее догадка оказалась правильной…

Холод и темнота — из тех времен, когда еще не было ни людей, ни огня.

Тоннель — высотой в человеческий рост и шириной с вытянутые в обе стороны руки.

Орито возвращается в последнюю комнату за свечой: гореть ей осталось не больше часа.

Она входит в тоннель, осторожно ступая шаг за шагом.

«Голый Пик над тобой, — надсмехается Страх, — и он раздавит тебя, раздавит…»

Ее башмаки — клик — клак по камню; ее дыхание — свистящая дрожь, а все остальное беззвучно.

Угрюмый блеск свечи лучше, чем темнота, но не намного.

Она замирает на мгновение: пламя не дрожит. Нет сквозняка.

Потолок остается на высоте человеческого роста, и ширина та же: вытянутые в обе стороны руки.

Орито идет. После тридцати или сорока шагов тоннель начинает подниматься.

Орито представляет себе, как выходит к звездному небу сквозь тайную щель…

…и тревожится, что ее побег может стоить жизни Яиои.

«Преступление — дело рук Эномото, — обличает ее совесть, — и настоятельницы Изу, и Богини».

«Истина не так проста», — отвечает совести здравый смысл.

«Воздух становится теплее, — спрашивает себя Орито, — или я заболеваю?»

Тоннель расширяется, переходя в сводчатый зал с коленопреклоненной статуей Богини в три или четыре раза больше человеческого роста. К глубокому огорчению Орито, тоннель здесь заканчивается. Богиня высечена из черного камня с поблескивающими яркими вкраплениями, словно скульптор высек ее из цельного куска ночного неба. Орито недоумевает, как скульптуру принесли сюда: легче представить себе, что этот камень находился здесь с момента создания Земли, а тоннель просто провели к нему. Прямая спина Богини покрыта красной накидкой, а гигантские сложенные ладони образуют впадину размером с колыбель. Ее алчные глаза устремлены в небо. Ее хищный рот широко открыт. «Если храм Ширануи — это вопрос, — проносится в голосе Орито мысль, — тогда это место и есть ответ». Иероглифы, выбитые на выровненной стене на высоте плеч еще более нечитаемые: их сто восемь, уверена она, по одному на каждый буддийский грех. Что‑то притягивает пальцы Орито к бедру Богини, и, прикоснувшись, от изумления она едва не роняет свечу: камень теплый на ощупь, словно живой. Живущий в ней ученый ищет ответ. «Каналы, проложенные от горячих источников, — решает она, — в скалах поблизости». Что‑то блестит от света свечи на месте языка у Богини. Борясь с иррациональным страхом перед каменными зубами, откусывающими ей руку, она залезает в рот и находит маленькую и широкую бутыль, занимающую чуть ли не всю выемку. Выдута бутыль из мутного стекла или полна мутной жидкости. Орито вытаскивает пробку и нюхает: нет запаха. Как дочь доктора и пациентка Сузаку, она знает, что лучше не пробовать. «Почему бутыль хранится в таком месте?» Орито возвращает ее на прежнее место, в рот Богини, и спрашивает: «Кто ты? Что тут происходит? И чем заканчивается?»

Каменные ноздри Богини не могут раздуваться. Ее зловещие глаза не могут расширяться…

Свеча гаснет. Темнота проглатывает пещеру.

Вновь в первой Алтарной комнате Орито готовится пройти сквозь жилую комнату учителя Генму, когда замечает шелковые шнуры на черных халатах и ругает себя за тупость. Десять шнуров, связанных вместе, становятся легкой прочной веревкой, длины которой вполне достаточно, чтобы спуститься по наружной стене. Орито привязывает еще пять, чтобы хватило наверняка. Свернув веревку в бухту, она отодвигает дверь и прокрадывается вдоль стены комнаты учителя Генму к боковой двери. Коридор ведет к двери наружу и в сад учителя, где бамбуковая лестница прислонена к стене. Орито забирается наверх, привязывает конец веревки к крепкой, неприметной балке и сбрасывает другой конец веревки вниз. Не оглядываясь, делает глубокий вдох, последний в заключении, и спускается в пересохший ров.