Читать интересную книгу В тесных объятиях традиции. Патриархат и война - Нона Робертовна Шахназарян

после любви к моим детям. Ну а бедность происходит от открытости и щедрости душевной.

Приложение 7

«Свобода — это образ жизни»

Агаян Эльмира Алексановна (Ханум), родилась в Степанакерте в 1945 году в семье служащего. Сделала немалые вложения в Арцахскую войну, пожертвовав большую часть своего имущества в пользу полка. С 1990 года взяла на себя ответственность организации солдатской столовой, обустройства казарм. Совмещала много должностей в ЦОРе, в том числе зам. по тылу. Первая женщина-полковник на Кавказе.

Выпущена видеокассета «Госпожа полковник: Эльмира Агаян», фабричного производства, в жестком футляре. На лицевой стороне ее фотоизображение, крупный план, в военной форме. На тыльной стороне фотоизображения Эльмиры с её командиром в парадных формах, крупный план. Фильм рассказывает о деятельности Эльмиры Агаян в составе Степанакертского полка. Диктор предваряет документальный фильм: «наша история о женщине, которую представить в равной степени трудно и легко…» Использовал метафоры и ставшие устойчивыми выражения «одинокий дуб», «Арцахьян Гоямарт» — Арцахская война за существование /выживание. Кооператив/ресторан «Такуи» (Царица) превратился с началом войны в место сборов.

Фрагменты видеоинтервью. Степанакерт 26.05.2001. Эльмира Агаян (Ханум): «хочу обратиться в программу „Ищу тебя“, чтоб нашли мне Назакят [спасенную азербайджанскую девушку — Н. Ш.]. Хочу повидать, очень скучаю по ним».

«Мой полк сжег дом моей сестры в Агдаме. Я плакала, но ничего не могла поделать, ни одной книги даже не смогла спасти. Сестра сейчас здесь живет. Наверное, все же обижается. Она занималась в Агдаме репетиторством с детьми шишкарей, репетитор русского языка. Её вывезли на БМП…, в чем была, только некоторые вещи забрала».

«Имела свой бизнес, сильно разбогатела — самая богатая женщина была в Степанакерте. Сама всего добилась».

26.05.2001. «…Даже я не могу сравнить, какое ощущение я переносила тогда. Я одно только знаю, что, увидев все это, человек не может кушать. Пока все это свежее перед твоими глазами. Вспоминаешь, как это было, где что лежало. Потом отходит все, потом другой фактор, другой фактор. Начинаешь вспоминать, где-то вот это видела, вот это видела, жалость такой появляется у человека. И начинаешь, не зная этого человека, плакать, когда ты видишь его в этом образе…

Сын моего одноклассника перепутался и попал к азерам. Они убили тут же его. Мне 18 дней надо было мучиться, чтобы выйти на связь с азербайджанцами, чтобы договориться с ними, чтоб поменять тело на тело. И на 18-й день вышел на связь с полковником, русский полковник, но служил в Азербайджане. И он первый вопрос задал мне, а кто вы такая, кто вы будете? Я сказала: „я заместитель командира полка. Может, вы послушаете, что я хочу?“ Он сказал: „женщина, я вам могу помочь только с таким условием, что вы должны сказать — этого числа на мосту Агдама в танке экипаж погиб. Кто был командир экипажа, в чем был одет и как был его фамилия и какие оружия был в его руках“. Но прошло шесть месяцев, он такой вопрос поставил, это… Но я за этот ночь, благодаря Виталий Баласаняна, командира шестого оборонительного района, я узнала фамилию этого командира экипажа — Зейналова, что он был в красном куртке, что у него оружие было, пистолет „Макар“ и АКУ. Потом на следующий день я вышел на связь. Он выходил по 06, а я по 07 [радиопозывные — Н. Ш.]. Я как назвала фамилию этого командира экипажа, он тут же сказал: „У меня вопросов больше нет к вам, вы можете спокойно поехать в такое-то место, там грибок (?) такой-то, река течет и он похоронен там“. Мы были там, и нашли вот это…, нашего без вести пропавшего. Забрали тело. Он был единственным сыном отца — молодой парень, двое дочки имел, рано женился. И они тоже меня просили, у них тоже было одиннадцать человек погибших, мы ихние тела передали. Вот они могли требовать десять [тел], но отдать одного. Тогда мы одиннадцать тел отдали, а забрали одного. Лишь бы помочь семью, хотя бы телу передать. Вот так. Если они знали, что у них погибший здесь, но наш был живым там — они убивали, потом давали нам. Они живые на мертвые не поменяли. Они могли бы держать эти живые и поменять на живые — живые на живые, мертвые на мертвые. Но они этого не делали, а мы делали. У нас было более гуманный подход, более человеческое отношение вот к ним. Война жестокий вещь, правильно. Но каждый человек должен иметь человеческий подход. Вы понимаете, нет? Каждый должен знать, что если я так поступаю, как они могут поступать с моими. У них этого не было.

37 человек. Мы эти пленники сдали в госпиталь — те, которые были пожилые, больные, мы лечили им, относились к ним очень хорошо, кушали с ними вместе, давали им то, что мы кушали. Но они — нет, они могла как собаку завязать от деревы и держать их как собаку, 3–4 дня, в сутки, дождь идет, снег идет на них. Эти /люди/ живыми пришли и рассказывали. Но мы это не делали. Не то что не делали, нам бы не допустили наши командующие, чтобы мы относились к военнопленнику так жестоко. У них тоже есть права, которые никто не имеет права так низко относиться. Но я вам уверяю, что наши приходили вот такие скелеты (скрючивает указательный палец), косточки как… (неразборчиво). Но они отсюда уходили вот такими щечками (показывает пухлые щечки). Как у меня вот это два девочки жили. Они были хозяины положения у меня дома. Они все и готовили, и убирали и всё. Мамедова Назакят и Назлы Мамедова. Они, я говорю, были у меня как хозяева: чай подавали, еду готовили. Один из них спала со мной в одном и том же кровати. Выходила я, пистолет положила под подушку. Она знала, что там, она могла бы взять и стрелять в меня. Это ужас! Но она была настолько верна мне, я так держала её, что я даже не подозревала, что она может этого сделать. Хотя все мне предупреждали, что она все-таки азербайджанка, живет у тебя, будь осторожна. Но я верила её как дочку. Ей всего 16 лет. Что-то было и обоюдное, и с нашей стороны, и с ихней стороны. Но гораздо больше с ихней стороны, потому что это видно было даже по тем людьми, который мы делали замен — давали и принимали. Явно видно было. Те, которые мы принимали, больше