— Ну он меня не бил, — улыбаясь Маринкиной горячности, возразила Катя.
— Он тебя обидел, — зло отрезала Марина. — Кэти, я понимаю, что ты просишь совета. Но, честно, я бы к нему не пошла. И финансирование бы прекратила, из принципа. Подруга, — заговорила она с воодушевлением, — а давай я Мартина попрошу тебя взять? А? Он добрый, веселый и хороший. Точно тебе с ним комфортно будет. Лучший мужчина на свете, точно тебе говорю!
— Ты так нахваливаешь его, будто сватаешь, — засмеялась Катерина.
— Нееет, — протянула третья Рудлог ревниво. — Мартина я никому не отдам. Я жуткая собственница. Но пристроить тебя под его крыло — я только за. Буду за тебя тогда спокойна. Ну что, Катюш, поговорить?
— Нет, Марин, не надо, — Катя вдруг успокоилась и четко поняла, что будет делать. — Ты только не обижайся, ладно? — попросила она с надеждой. — Я не знаю, поймешь ли ты. Я сама хочу строить свою жизнь. Слишком многое делали и решали за меня. И это…вызов такой. Если не приму — значит, обстоятельства опять меня подмяли под себя. Понимаешь?
— Понимаю, Кать, — тепло и прочувствованно ответила Марина. — Ой как понимаю… ты даже не представляешь. Но смотри, предложение мое в силе. Если вдруг осознаешь, что не выдерживаешь, если будет неприятно или некомфортно, только скажи мне. А если вдруг еще обидит…я приду и разгромлю ему кабинет. За тебя, — кровожадно закончила она.
Катерина рассмеялась. Тревоги отступили. И приятно и тепло было, что кто-то готов за нее заступаться.
— Мы как будто местами поменялись, Рудложка. Я всегда была боевой и отчаянной, а ты жуткой трусихой.
— Я и сейчас трусиха, Кать, — призналась Марина со смешком. — И так же, как ты, боюсь душевной боли. Только очень хорошо научилась делать вид, что это не так. Иногда, — она запнулась, — иногда надо рисковать. Даже не так — иногда у тебя нет возможности не рисковать. Просто потому, что отказаться от … риска куда больнее. Поэтому надо, надо Кать. Даже если ты уверена, что тебя опять поломает. Потому что везет только тем, кто идет вперед.
Вечером герцогиня Симонова засыпала рядом со своими девочками. И думала о том, что она неправа. Вот они, те, кто любит ее безоговорочно и беззаветно. Те, с кем можно нежничать, баловаться и обниматься.
Дочери тихо сопели по бокам, прижимаясь к ней горячими детскими телами, а она смотрела на их лица, белеющие в темноте, и задыхалась от бесконечной любви и нежности. Той, что вызывает желание плакать от счастья — и что понятна и известна всем матерям на свете.
Алекс Свидерский в это время перенесся в королевский дворец в Рибенштадте и сейчас сидел в подсобном помещении, пил кофе и терпеливо ждал, пока Март отделается от очередной посетительницы.
— Боги, я понимаю Макса, — сказал барон, выходя из кабинета и снимая пиджак. Расстегнул пуговицы на рубашке, потряс головой, покрутил плечами. — Я люблю женщин, но когда я на них охочусь, а не они на меня. А где мой кофе? — спросил он тоном капризной кокетки. — Поухаживай за уставшим старым тягловым конем, Данилыч.
Алекс насмешливо кивнул на стол в дальнем углу подсобки — там стояла дымящаяся кружка. Мартин лениво двинул пальцами — и кружка полетела к нему. За ней стремительно понеслись три кусочка желтоватого сахара, догнали, прямо на ходу плюхнулись в кофе.
— Ты как всегда делаешь несладкий, — пробурчал он, протягивая руку, в которую и опустилась кружка. Жидкость в ней забурлила, перемешиваясь, и он подождал немного и с удовольствием выпил, закатил глаза. — Вот оно, счастье, Данилыч! — барон сел в кресло, закинул ноги на рукоятку, развалился. — Ну, чем обязан? Решил посмотреть, как я тут выживаю?
— И это тоже, — хмыкнул Свидерский. — Хорошая база, — он кивнул на полки, уставленные склянками, порошками и камнями.
— От старика осталось, — барон с гордостью осмотрел хозяйство. — Тот еще скупердяй был. А! Я вспомнил. Ты же мне голову открутить хотел. Давай, я готов. Хотя нет, — он снова хлебнул напиток и зажмурился, — подожди, пока я допью кофе. А потом, сделай милость, убей меня. Сил моих больше нет.
— Не дождешься, — сказал Алекс с ехидцей. — У меня, кстати, будет новый секретарь.
Март хохотнул и хлопнул себя по колену.
— Я знал, знал, что ты не пройдешь мимо этой дивной девы. Только не ты, Данилыч, с твоей любовью к красоткам!
Алекс смотрел спокойно, едва уловимо улыбаясь, и Март поглядел на его лицо, вздохнул понятливо.
— Ладно, говори, что там на самом деле. Так глаза у тебя блестят только когда ты на след встаешь или очередных приключений на наши головы ищешь. Охотник чертов.
— Ну, во-первых, — начал Свидерский, — я задал себе вопрос — не будь она потомком Черного, отнесся бы я спокойнее к ее просьбе? И ответ был утвердительным. А во-вторых… ты прав. Не нравятся мне эти заходы, Мартин. Хочу я за ней понаблюдать. И мне спокойнее будет, если она будет рядом со мной, а не рядом с тобой. Ты безалаберен, уж прости, засмотришься на красоты — тут тебя и высосут. Так что лучше уж придержать при себе.
— Ты параноик, знаешь ты это? — с чувством сказал фон Съедентент. — Да она своей тени боится. У нее взгляд забитого ребенка.
— После смерти Михея мы все параноики, — согласился Алекс, и Март помрачнел, кивнул. — Никогда не знаешь, в ком эта тварь проявится. К тому же я по должности вынужден быть политиком. Тебе ли не понимать? Пусть университет независим, но ссориться с домом Рудлог мне совершенно неохота. Раз уж принцесса Марина тебя просила… Как у вас, кстати?
— Как, как, — уныло сказал барон. — Еще месяц, и я по святости обгоню Макса. Я уже, кажется, забыл, как выглядят сиськи. Точнее, забыл бы, если б их мне под нос не пихали по несколько раз на дню. В ассортименте.
— Я тебя не узнаю, — со смешком сказал Алекс. — Точно конец света грядет. Ты раньше без очередной любовницы не засыпал.
— Почему, было несколько раз, — скромно возразил Мартин. — Но теперь, мой друг, я засыпаю, читая тидусские эпосы. Черт! У них описание колесницы занимает три страницы, а над смертью героя плачут бесконечно. Такое ощущение, что им в древности заняться было нечем. А мне теперь страдай, — он фыркнул досадливо. — Боюсь, если там и есть что-то про последние дни Туры, то я не успею это прочитать до этих самых последних дней. Сейчас как подумаю, что снова идти домой и вникать в словоблудие, холодным потом покрываюсь.
— Так, может, заглянем в клуб? Кто-то обещал мне стрипушек, — небрежно предложил Свидерский и допил кофе. — Тебе бы отвлечься. И вообще, на что тебе помощники и студенты? Запряги их, пообещай награду повкуснее. А сейчас брось. Ну что, в клуб, а?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});