ли меч его обломанный.
А пока ярость его не иссякла, вдруг боль пришла, как недавно уже случалось. Родилась она опять в груди и по руке по левой прострелила до самой ладони, до кончика безымянного пальца. Быстрая, острая, резкая. Аж в глазах побелело, несмотря на ночь черную. Ни вдохнуть, ни выдохнуть! Перетерпел он первый приступ и схватил стакан с вином, стал пить; выпив до дна, не дожидаясь денщика, налил себе еще и опять все выпил. И сидел некоторое время, правой рукой левую растирая, ждал, пока боль утихнет. А боль сразу не отошла и теперь больше бередила грудь, и от нее дышать было тяжко. Пришлось посидеть, потерпеть. Но ему-то не привыкать, он и не такую боль переживал. Пережил и сейчас еще в силах. Видно, вино помогало, сначала острота пронизывающая отпустила, а потом и вздохнуть он смог, боль лишь в руке отдавалась временами.
Злоба, от которой мутнел рассудок, отошла вместе с болью, теперь ум его был ясен, теперь Волков думать мог.
Поначалу хотелось горожан Малена проклясть, но что толку, холопы жалкие, чего от них ждать. Был бы город свободным, так еще о чем-то можно было б с ними говорить, а если герцог – сеньор города… Нет смысла. Герцог… Да, этот человек не был ему другом, но не был и врагом. Герцогу всякий сильный человек нужен. Тем более который успешен в войнах. От такого ни один сюзерен никогда не откажется. С герцогом кавалер еще мог договориться и помириться. Тем более что при дворе герцога у Волкова друзья были: и Брунхильда, и канцлер, и барон фон Виттернауф поможет по старой памяти. А вот кто действительный враг, так это граф Мален. Волкова в город не пускать – то граф придумал, не иначе. Мелочный, ничем не брезгующий, перчатку не бросит, войны не объявит, но будет пакостить по мелочи, не хуже хорька в курятнике. «Подлец, подлец! Фон Клаузевица убил и продолжает подлости свои, не уймется никак. Нет, ни пощады, ни чести ему не положено, для мерзавца всякая кончина хороша, даже бесчестная».
В эту минуту участь графа была решена, так как еще раз Волков убедился, что двоим им с графом в одном графстве не ужиться.
Чтобы не дожидаться новой волны ярости и злости на графа, он взял второе письмо. И не узнал почерк поначалу, и снова узнал автора, лишь когда начал вчитываться. Писал это купчишка Гевельдас из Фринланда. Оказывается, звали его Иеремией. И писал Иеремия Гевельдас, что купцы Фринланда прознали про победы господина и тому рады. Думают, что теперь-то господин с ними рассчитается.
«Как же мне с ними рассчитаться, если князь и архиепископ Ланна просит и дальше их притеснять?»
Теперь купцы с Гевельдасом ласковы, бить его и дом его спалить не обещают. И тут Волков понял, что купец Иеремия Гевельдас болван: пишет ему о всякой чепухе поначалу, а о главном упоминает только под конец письма.
«А вчера был я в кантоне и говорил с другом с нашим».
Кавалер сразу вспомнил писаря казначейства кантона Франса Веллера. Вспомнил, насторожился и стал читать дальше.
«А он и сказал мне, что был у них накануне секретарь совета кантона, и сей совет постановил, и ландаман с тем решением согласился, что быть сбору ополчения со всего кантона. И на то казначейству выделить денег. Собрать решено тысячу восемьсот человек с двумя сотнями конных людей благородных и обозом, и денег на то велено выдать четырнадцать тысяч двести талеров. А городу Арвен дать из арсеналов своих две пушки с офицером, с пушкарными людьми, зельем и ядрами для боя. Также для похода взять по сто десять телег и сто десять меринов для обоза со всех сел, коммун и городов земли по-честному.
Людям всем собираться и вставать лагерем у селения Милликон. Припасы фуражные и провиант свозить туда же.
Также велено звать в помощь тысячу четыреста человек с офицерами, арбалетчиками и барабанщиками из земли Эйпенцель, на то денег дать восемнадцать тысяч талеров. Также звать в помощь добрых людей из земли Таффенхаузен, восемьсот человек с офицерами, арбалетчиками и барабанщиками, и дать им денег девять тысяч шестьсот талеров. Просить всех этих добрых людей к себе для работы воинской на два месяца. И выдать им, как водится, половину денег вперед. А коли не будет денег в казне, так взять их у честных торговых людей. Также изыскать четыре тысячи талеров на обоз и инструменты и припасы разные. И восемь сотен монет на оплату лодок и барж».
«А, значит, не защищаться вы надумали! Думаете в Эшбахте высадиться».
«Все полезное для дела свозить в лагерь у Милликона».
«Поближе к берегу, поближе к месту погрузки».
Приготовлениям этим должно быть законченными к пятнадцатому июля».
Волков отложил письмо.
«К пятнадцатому июля… Значит, у меня всего полтора месяца».
Как это ни удивительно, но, прочитав это письмо, ни злобы, ни ненависти он не почувствовал. Горцы есть горцы, враги они, чего еще от них ждать? Напротив, он вдруг почувствовал себя даже лучше. Он знал, что раньше или позже, но ему с ними еще дело разрешить придется. И миром никак то дело не разрешалось. А тут и время определилось. Он снова взял письмо… А денщик, это увидав, сказал:
– Господин, еда-то остыла совсем, вы бы ее съели.
Волков взглянул на тарелку с мясом, на соусы, на хлеб и отодвинул от себя поднос, отвечая:
– Можешь съесть, но сначала найди мне капитана Дорфуса.
– Сейчас? – удивился Гюнтер. – Господин, ночь темная на дворе.
– Немедля, болван! – рявкнул кавалер. – Немедля!
И стал перечитывать письмо.
Капитан Дорфус был старше Мильке, но ненамного. Его все еще можно было считать молодым, но Волков уже понял, что человек это толковый. По приглашению генерала капитан уселся рядом и стал читать письмо, что прислал купец, повернув его к свету лампы. Прочитав, он поднял глаза на Волкова.
– Значит, на Арфурт не идем?
Умный капитан сразу все понял. В его вопросе кавалер услышал разочарование человека, который с любовью сделал работу, которая не пригодилась заказчику.
– Вы же читали письмо, времени у меня полтора месяца плюс три дня. А мне еще солдат надобно добрать в роты и две недели туда идти, – отвечал Волков.
Дорфус кивнул, он все понимал.
– А мне выехать на место, впереди всех?
– Поутру.
– Сделать карту?
– И карту тоже. Поедете к купчишке моему. Он часто