- Ваше Величество, господин Этьен по Вашему приказанию прибыл!
Ренард тут же оживился и попытался привстать – не хотелось показываться перед дорогим гостем совсем беспомощным. Получалось плохо. Эмелин, заметив, как пошатнулся он на ослабших ногах, поспешила на помощь.
- Я сам, - заявил Ренард и сделал шаг навстречу гостю.
«Господином Этьеном» оказался худенький испуганный мальчишка. Смугленький, как полагается южанам, кареглазый, в отца и мать, и даже волосы у него такие же черные, чуть волнистые, мягкими прядками спадают на виски – точь-в-точь как у него. Простенький костюм чуть сутулил робкого паренька – еще утром он и подумать не мог, что окажется в личных покоях самого короля!
Паренек, испуганно озираясь, вошел в комнату, толком-то и не зная, как себя вести, пугаясь разом устремившихся к нему взглядов: недовольных, подозрительных, любопытных и только одного доброжелательного и почти счастливого – Ренард в вошедшем мальчишке безошибочно разглядел своего родного сына. Этьен не знал, что ему делать, перед кем кланяться и как это вообще все делается – в небольшой деревеньке, где под крылом матери прошли его детство и юность, высоким манерам не обучают, да и не нужно это никому. Лицезреть короля доводилось единицам, да и то издалека. А жители деревни – люди простые, там и в голову никому не придет раскланиваться друг перед другом. И это странное срочное приглашение от самого короля застало врасплох – мать его о таком не предупреждала. Этьен неуклюже поклонился, что-то попытался промямлить, но Ренард сам подошел к нему, улыбнулся и вдруг крепко-крепко к себе прижал:
- Оставим церемонии, мой мальчик.
Ренард приобнял сына, провел вглубь комнаты и вдруг решительно заявил всем присутствующим:
- Ну вот, теперь все в сборе. А теперь, господа, слушайте и запоминайте, а Вы, - обратился он к молодому человеку с пером и бумагой, - запишите и сегодня же огласите мою волю всему народу. Так вот, Этьен – мой сын. Всем негодующим, - Ренард бросил взгляд супруге и старшему сыну, - придется с этим смириться. Я хочу изменить завещание. После моей смерти корона перейдет к Филиппу, и он будет править ровно десять лет, но после этого власть перейдет к Этьену. Право наследования – у потомков Этьена. Такова моя воля.
Наступила тишина. Лишь только писарь усердно царапал бумагу, скрипя пером.
Эмелин не сводила глаз с мужа, едва ли не требуя объяснений. Впрочем, что объяснять, и так все понятно: мальчишка, в отличие от ее собственного сына, молодая копия Ренарда – ошибки быть не может.
Филипп пожирал взглядом паренька, с презрением и удивлением глядя на отца: вдвойне обидней видеть этот счастливый блеск в глазах человека, за всю жизнь ни разу не улыбнувшемуся ему, как казалось Филиппу, «законному» своему сыну.
А Ренард не мог сдержать улыбки – как всегда, ему плевать, что будут думать другие! Он сына нашел! Родного! От своей любимой, самой желанной женщины на свете! Ему не терпелось покончить с этой бюрократией, остаться с ним наедине, налюбоваться, расспросить обо всем и, наконец, выпытать, где прячется Тереза.
Архиепископ качал головой, все никак не желая верить, что у короля появился незаконнорожденный отпрыск; не знал, что и делать ему теперь – во все времена бастарды не имели прав своих знатных родителей… Какое еще может быть наследование?! Но Ренард, прочитав его мысли, лишь повторил свой приказ: такова его воля. Воля умирающего – закон.
***
- Мама, что это было? - возмутился Филипп, когда они с матерью покинули покои Ренарда.
- Ты же слышал, это его сын, - сухо проговорила Эмелин, сама еще толком не отойдя от новости.
- Какой еще сын?! О нет, только этого не хватало! Мой дорогой папаша тот еще кобелина!
- Филипп, замолчи, - прикрикнула Эмелин.
- Замолчать?! Нет, мамочка, я не замолчу! Ну хватило ж наглости притащить сюда этого щенка-выродка! Похоже, папочка совсем рехнулся!
Звонкая пощечина слегка отрезвила белобрысого юношу, в стали серых глаз мелькнуло презрение:
- Вот даже как? Может, еще и позащищаешь его? Мама, а ты на чьей стороне? Он вообще-то тебе изменял, если ты до сих пор этого не поняла! Или ты считаешь это нормальным? Притащить нагулянного отпрыска, так еще и корону ему завещать! Это нормально?!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
- Филипп, это его воля. И он вправе поступать так, как посчитает нужным. Прекрати истерику. Как он сказал – так и будет. Поверь, он и так дал тебе гораздо больше, чем должен был.
- Ты сейчас серьезно?! – рассмеялся Филипп. – Это что же такое он дал мне, а?!
- Все. Все, что ты имеешь. А главное – возможность жить здесь и быть его наследником, а не ютиться по подворотням среди позора и нищеты.
- Что?! По подворотням?! Да вы оба не в себе! Ну что ж, низкий поклон ему за то, что сына в подворотню не отправил! Да! И за то, что голодным помереть не дал, и за то, что приютил, и за то, что позволил рядышком с нашим сиятельнейшим Величеством находиться! Спасибо, отец! О, до самой смертушки помнить буду благодетеля такого!
- Не ерничай, - прикрикнула Эмелин. – Он не отец тебе! Ты не его сын, - добавила она уже тихо.
Наступила тишина. Эмелин, испугавшись собственных слов, виновато отвернулась, а Филипп, умолкнув, непонимающе смотрел то на мать, то на дверь отцовской спальни.
- Мама, я не понимаю, сумасшествие заразно, да? – тихо проговорил Филипп, пытаясь понять смысл услышанного. – Поясни.
- Я все уже сказала.
- Что значит «не его сын»? Моя добропорядочная матушка изменяла ему?
- Ты не его сын, Филипп. Это так, - выдохнула Эмелин. – И он должен был вышвырнуть нас обоих сразу же после твоего рождения. Но он не сделал этого. Оставил и тебя, и меня – сама не знаю почему. Да ты в ноги ему кланяться должен, понимаешь?!
- В ноги? Я? А может, ты? Ну и кто же мой отец в таком случае?
- Это неважно. Тем более, его давно уже нет в живых.
- Замечательно! Слушайте, а вы с «папочкой» неплохо так резвились! Он себе ребенка где-то на стороне заделал, ты себе нагуляла. Спасибо, мама!
- Прекрати! Не тебе судить нас, Филипп.
- Не мне? А кому, мама? Вы из-за этого меня всю жизнь ненавидели, да? Папенька, который не папенька… Какой благородный порыв – не выбросил на улицу! Подумать только! Мамочка, а ты всерьез считаешь, что это все, - Филипп развел руками, - действительно нужно ребенку? Позолота, деликатесы, изыски, прислуга – это то, что нужно было мне?! А я ведь всегда завидовал детям нашей прислуги, что крутились на заднем дворе! Я смотрел, как их ругают матери за порванную одежду и синяки на коленках, и завидовал… Потому что когда я разобью коленку, ко мне слетятся служанки, но ни отец, ни мать даже не подойдут. Не отругают и не подуют потом на ранку… А знаешь, о чем я мечтал в детстве? Я мечтал, чтоб Герда была моей мамой. Она единственная, кто меня любил. Она заботилась обо мне, она играла со мной… Она на ночь рассказывала мне сказки.
- Филипп, это моя вина, - Эмелин не могла сдержать слез. – Моя, но не Ренарда. Да, я плохая мать. Я ужасная мать, но не суди меня, ты… Ты многого не знаешь и тебе многого пока еще не понять. Я молодая была, глупая. Я всю жизнь виню себя за одну единственную слабость, за единственную ночь, проведенную не с мужем. Я наказана за это гораздо сильнее, чем ты можешь себе представить!
- Ну конечно! Шикарное оправдание! Мама, а мне теперь что делать? Мне как жить, а? Как же я вас ненавижу… Обоих!
Глава 45
- Иди сюда, не бойся, - позвал Ренард сына, когда все ушли.
Ошарашенный словами короля мальчишка растерянно озирался по сторонам и не знал, что делать. Как-то неправильно это все, чуждо... Этот человек, совсем не похожий сейчас на грозного короля, почему-то назвал себя его отцом. Этьен попытался представить этого мужчину рядом с матерью, но два образа никак не желали стоять рядом – он знал, кто его мать, и от мысли, что его отец... Да нет, быть этого не может! Он был настолько растерян, что не понял толком и тех слов, что были сказаны сейчас в присутствии всего семейства и нотариуса. Не до этого. Одно крутилось в голове: перед ним стоит его ОТЕЦ.