— Тебе всего двадцать, Анюта, а ты уже не можешь на десятый подняться? — и раньше, чем Анна нашлась, что ему ответить в возмущении, поцокал языком, покачал чуть головой: — Такими темпами и до артрита недалеко!
— Далеко, вот поверь! — фыркнула девушка. Щёки почувствовались жаром ни то от несерьёзного оскорбления, ни то от недавних дум. Она поднялась на ещё одну ступень, а потом остановилась и руку напрягла, Витю к себе разворачивая.
— Был бы у меня хотя бы малейший риск артрита, я бы до Остоженки с самого центра за десять минут не добежала. И, к слову, я ещё на каблуках неслась, в отличии от некоторых ми-сиров в ботинках!..
— Резонно, — кивнул мужчина и усмехнулся. Он спустился на две ступеньки, прямо перед Аней оказываясь, и сверху-вниз на неё посмотрел, о чём-то рассуждая.
Пчёлкин спросил совершенно серьёзно:
— Ноги болят?
— Немного, — призналась девушка и чуть скривилась, разминая затёкшие пальцы стоп. Витя это заметил.
Заметил, а через несколько секунд он её под ягодицами подхватил так, чтобы Анна со спёртым дыханием ахнула тихо, руками обняла за плечи, чтобы не упасть случайно. Пальцы Вити крепко держали, — так же сильно, как, наверно, могли бы держать в постели, — и девушка шикнула:
— Ты что делаешь?!
— На руках несу, — сказал Пчёла так, что дыхание его почти не изменилось, несмотря на не самую развитую дыхалку. Он сделал шаг, себя похвалил за сдержанность, какой, наверно, японские самураи добивались долгими годами.
Её бёдра пиздецки хорошо подходили к его рукам.
— Поставь меня! — прошептала Анна и упёрлась ладонями в плечи Вити, максимально прямо корпус держа. Чуть ли не впервые выше мужчины своего оказалась. Пчёлкин спустился на две ступеньки ещё, а потом на девушку посмотрел и сказал:
— Княжна, лучше тебе не загораживать мне вид. Не хочется тебя калечить, — и прежде, чем у Ани от этого простого признания дрогнули ресницы, добавил, чуть крепче сжимая руки у неё под бёдрами.
— И не тянись так сильно вверх, ещё о косяк ударишься.
— Поставь меня.
Он только прицокнул языком и подошёл к лифту, заворачивая от лестницы налево. Нажал кнопку, в ожидании пригрозил голосом шуточно-серьёзным:
— Если ругаться будешь, то я тебя не на руки возьму, а на плечо себе закину.
И прихлопнул по ягодице вдруг так, что у Анны слова все застряли в горле кашлем, который можно было принять за возмущение. Она на секунду обрадовалась, что так высоко над Витей забралась, что могла у самого потолка рассмотреть комок нераспределенной побелки, а не в глаза Пчёлкину посмотреть.
Потому что, наверно, сгорела бы на месте, если бы Витя понял, что ей эта его фамильярность понравилась.
Она не помнила особо, как ехала в лифте, как шипела мужчине, чтобы он поставил её всё-таки на ноги, пока Витя шарил старательно по карманам, ища ключи. Туман сошел с мыслей, — и то, совершенно относительно — только когда девушка почувствовала под каблуками пол прихожей Пчёлкина.
Анна поправила спутавшиеся волосы, подошла к зеркалу. Мужчина снял пиджак, выдернул из-под рубашки кобуру с пистолетом на комод и прошёлся внутрь уже знакомой девушке квартиры.
Князева пригладила руками пряди, которые, вероятно, завтра будут казаться грязными, и ладонями почувствовала, какие красные у неё были щёки. В глубине гостиной она услышала, как Витя потряс пачкой сигарет и разочарованно цокнул языком; видимо, кончились.
Девушка посмотрела на губы, которые любила красить. Помада, утром нанесённая ровным слоем, осталась в её голове воспоминанием.
Она распрямилась, оценивая отражение, а потом взгляд её метнулся к собственной фотографии, которую Пчёлкин никак не убирал из-под рамки зеркала.
— Может, ты всё-таки мне это фото вернешь?
— Нет, — ответил ей Витя из гостиной, даже не смотря в прихожую. По одному вопросу осознал, про какую фотографию говорила Анна. Она усмехнулась, смотря на себя — на девятнадцатилетнюю девчонку, гуляющую возле Рундальского дворца, не подозревающую даже, как круто в новом десятилетии жизнь её закрутит.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Так «круто», что вернётся в город, откуда так торопилась.
— У тебя на той фотке улыбка красивая.
— Только на фотографии? — хитро уточнила девушка и, кинув быстрый взгляд на второкурсницу филфака, направилась в гостиную. Скинула босоножки, которые скоро придётся или в ремонт отнести, или вообще выкинуть.
Анна подошла к креслу, напротив которого сидел, спутав себе волосы, Пчёлкин. Он руку держал так, словно между пальцев была зажата сигарета, но тряхнул ладонью, когда Князева остановилась перед ним.
За место фантомной сигаретки Витя в руку взял пальцы Князевой, поглаживая.
— Кажется, кто-то напрашивается на комплимент? — так же хитро спросил Пчёла, чуть прищурился. Девушка усмехнулась, вдруг подумав, что мужчина её крайне привлекательно выглядел, когда сидел в полурасслабленном состоянии, когда на Анну смотрел, думая на чистую воду вывести.
— Тебе кажется. Просто кто-то позволил себе неосторожно высказаться и сам себя загнал в угол, из которого теперь вынужден выбираться.
Пчёлкин усмехнулся и, притянув ладонь Ани к губам, оставил на костяшках поцелуй почти что джентльменский — такой, которого от него полгода назад не дождалась ни одна бы мадам.
У Князевой малость дрогнули уголки губ, когда он посмотрел на неё снизу, взглядом преданным, и произнёс:
— Ты в принципе улыбаешься мило. На фото — лишь удачно запечатленный момент.
Она захотела его поцеловать, но Витя оказался проворнее. Второй ладонью он девушку за локоть схватил и Анну на себя потянул так, что она, едва успев вскрикнуть от удивления, перелетела к нему на колени. Дыхание сбилось ни то от смены позиций, ни то от прикосновения губ Пчёлкина к её губам.
Бригадир тихо засмеялся, довольный своей маленькой хитростью, и девушку глубже поцеловал. Аня не сопротивлялась, напротив, голову запрокинула, не скрывая от Вити ни губ, ни шеи.
Чёрная рубашка девушки, расстёгнутая на две пуговки, чуть приоткрыла грудь. За вырезом, который с ракурса Пчёлы выглядел глубже, показался бюстгальтер.
Князева обняла его за шею, пальцами зарываясь в волосы, малость жёсткие от геля.
— Витя…
— М? — откликнулся Пчёлкин, поцелуем спускаясь от губ к шее, новый след оставляя почти за самым ушком Ани. Там особенно чувствовался запах парфюма Князевой, к которому Витя привык ещё в самом начале лета.
У девушки дрогнуло сердце ни то от ласки, ни то от слов, какие она произнесла вслух:
— Может… попробуем?..
Время на миг какой-то замерло, но для Анны секунда стала годом, — да что там — декадой. Она почувствовала, как поцелуй чуть ли не у самой сонной артерии прервался, как дыхание Витино коснулось её кожи, мокрой от губ Пчёлы, и внутренние органы провалились куда-то в пустоту.
Князева прикусила язык, чтобы не сказать, что пошутила. Или имела в виду другое.
Пчёлкин распрямился в кресле так, что Анне неудобно стало сидеть. Она сползла с кресла на колени перед Витей, осознав только потом, как это, вероятно, похабно могло выглядеть со стороны. Девушка, не в состоянии выдерживать тишину, столкнулась взглядом с мужчиной.
Зрачки Пчёлы расширились от мыслей, что для Анны остались неясными.
— Ты сейчас серьёзно?
Князеву на секунду этот вопрос оглушил так, как, наверно, лишало слуха взорвавшееся стекло, разлетающееся на осколки. Она на Витю взглянула и в нерешительности положила локти ему на колени, чуть приподнимая лицо.
Собственная смелость, накатывающая на Аню в подъезде, вдруг испарилась. Девушка сглотнула скопившуюся в горле слюну и сказала так, что Витя услышал её только из-за тишины в квартире:
— Серьёзно.
Пчёлкин не отвечал, словно боялся, что Анна, на самом деле, шутила и не хотела его. Как минимум, сейчас. Мышцы плеч, о которых Витя раньше не догадывался даже, напряглись так, что стало больно.
Язык прилип к нёбу, и девушка вдруг заговорила много, переживая быть неправильно понятой, развратной и легкомысленной: