Мужчина сидел в кресле, в котором они вчера целовались, и сушил волосы полотенцем. Девушка прошлась мимо с вешалкой и мятой, но стиранной рубашкой Пчёлкина. Возле окна, на столе уже стоял греющийся утюг — ни то от розетки нагревался железный треугольник, ни то от солнечных лучей, что ближе к десяти утра вернули привычную для июля знойность.
— Ты домой сейчас, Анют? — спросил Витя, когда Князева, положив на стул к рубашке и свои вещи, какие у Пчёлы держала, встряхнула сохнущие волосы. Она кивнула ему быстро и вспушила локоны полусырые у корней так, чтобы они объемнее казались.
— Домой. Почитаю что-нибудь, освежу память. Надо своё резюме подправить.
Мужчина глотнул кофе, думая; стоило ли говорить Князевой, что такие переживания не стоили должности в каком-нибудь сраном издательстве, какое он бы смог просто под свой надзор взять без проблем? Ему душу каждый раз разрывало, когда Анна выходила из здания офиса, в который хотела устроиться на должность рядового редактора, с потухшими глазами.
Не стоило это того. Нисколько. Только Князева цеплялась за дурацкие посты, не достойные её, как специалиста в области французского. Так цеплялась, как утопающий не хватался за соломинку.
— У тебя достойное письмо, Ань, — сказал всё-таки Пчёла, поднялся с места. Оставил чашку на столике, прошелся к девушке, вставая за спиной её. Одной рукой обнял за талию, губами уткнулся в мокрые локоны, и, качнувшись с ней в сторону, сказал Князевой чуть громче шёпота:
— Просто у руля компаний, куда ты ходишь, сидят идиоты.
— Так и почему от этих идиотов должна страдать я? — спросила так, словно у Вити имелся ответ. Потом взяла рукой одеревеневшей утюг и прошлась по рукаву его рубашки, которую Пчёла хотел сегодня надеть на встречу с бригадой. Мужчина её погладил, ближе подошёл, вжимаясь грудью в спину Князевой.
Та продолжила недовольно, сглотнув:
— В таком случае, может, стоит сделать своё резюме максимально простецким, м? Чтобы создалось впечатление, что я совсем… — она свободной рукой постучала по столу, на котором гладила.
— …как пробка! Раз никому не нужен достойный работник? А почему нет-то? Клин клином же вышибают!
— Они конкуренции боятся, Анют, — объяснил ей Витя. Анна перевела в тяжести дыхание, поправила манжет рубашки цвета светло-голубого, который Пчёле очень бы шел, глаза акцентируя, и затихла ненадолго.
А мужчина наклонился к её виску:
— Представь только, как струхнули дядьки, к которым ты на собеседования приходила. Ну, правда, Княжна, подумай! Сидит в какой-нибудь «Бук-книге» тупой и зажравшийся в край мужик. На нагретом местечке релаксирует и не считает нужным прислушиваться к коллективу. И в какой-то миг приходит к нему на собеседования девчонка, у которой в голове все извилины крутятся.
Анна усмехнулась краткой характеристике, какую ей Витя дал, и сама не заметила, как щёки напряглись от едва сдерживаемой улыбки. Девушка воротник отгладила так, что он не задирался бы даже специально, когда Пчёла свободной рукой о стол перед Князевой упёрся, вынуждая Аню чуть наклониться.
Он поправил прядку, упавшую на ухо её, и продолжил:
— Молоденькая, трудолюбивая, красивая, соображающая — да за такую все заступятся, если сварливый босс начнёт бочку катить! И пойдут за такой мадам, если она захочет вершить самоуправление.
— Начнём с того, что я и не стремлюсь к роли большого босса, — сказала девушка, постаравшись распрямиться, но тем самым лишь поясницу сильнее прогнула. — А закончим тем, что я и не мадам, а мадмуазель. Мадмуазель Князева.
— Ну, знаешь, Анюта, это сейчас ты не хочешь рулить. А потом… — он махнул куда-то ладонью, словно указывал Князевой в далёкие времена, до которых ещё надо было дожить. — Все ещё много раз перемениться.
— Я из тех, кто всё планирует.
— Только вот всё спланировать невозможно.
Аня усмехнулась и поглаженную рубашку убрала на вешалку. Мотнула головой. Витя благодарно кивнул. Не стал одеваться — до выхода были ещё долгие часы, он бы Князеву успел до дома довести, до самого порога с ней подняться и долгие два десятка минут не прощаться, на лестничной клетке обсуждая всё, что только в голову взбредёт в перерывах между поцелуями.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Пчёла наклонил чуть голову, из-за плеча девушки наблюдая, как она проглаживала платье из ткани, название которой мужчина не знал.
— Юбку пока оставишь?
— Да. Стираться поставила, — кивнула девушка. — Сегодня вывесишь на балкон? А то вещи к завтрашнему дню так и не высохнут.
— Постараюсь не забыть.
— Не забудь, — с некой игривостью повторила Анна. Она поправила объёмные треугольники белого воротника, прогладила переднюю часть платья, по цвету напоминающего Князевой фисташковое мороженое.
Пчёла коротко поцеловал в изгиб шеи и, услышав негромкий смешок, крепче прижался губами к коже Аниной.
Витя подбородком упёрся ей в плечо и захотел вдруг, чтобы Князева пальцы пропустила через его волосы, чуть гладя. Только вот раньше, чем он успел Аню развернуть к себе, вдруг громко-громко, взрывая барабанные перепонки, зазвенел дверной звонок.
У девушки сердце рухнуло куда-то в район живота. Когда вслед за трелью раздался стук кулака прямо по железному косяку, то пульс совсем пропал.
Вспомнилось вдруг, как сосед её, живший на два этажа выше, как-то раз, напившись, стал в квартиры чужие ломиться, буянить. Князева тогда ещё в начальной школе училась и напугалась так, что в спальню убежала и рот себе руками зажала, боясь хоть один лишний звук издать.
Сейчас же Анна, уже юная, почти зрелая девушка, прямо как в детской панике, за локоть Вити схватилась.
Пчёла обернулся, будто думал, что в коридоре уже стоял ломившийся в его квартиру «гость». Но было пусто, только громче раздался стук, за ним трель звонка, а потом — и вместе.
Кто-то с другой стороны двери по прозвищу Витю позвал так, что у бригадира коротко дрогнуло под рёбрами.
Не страшно, просто неприятно — на каком-то чисто рефлекторном уровне.
Он на Анну обернулся, та убрала руку быстрее, чем Пчёлкин успел сам пальчики её разжать. Витя направился к двери, не одеваясь, но заметил, оборачиваясь, как Князева шею растёрла ладонью.
За дверью псих, не иначе, ошивался, который в припадке чуть ли не головой о скважину замочную долбился. Пчёла чуть постоял напротив, думая в глазок посмотреть, но вместо того повернул голову к шкафу.
Взглядом пробежался по полкам незакрытым и увидел на комоде кобуру с пистолетом.
С другой стороны двери кто-то вжал кнопку звонка в самое основание. Раздражающе высокая трель резала слух, вынуждала сердце жаться до боли, проявляющейся при вздохе. Витя дёрнул щекой, чуть ли не кожей ощутив, как загудели натянутыми тросами нервы, и взял огнестрел.
Он подошёл к глазку, но ничего не увидел. Заклеили.
Вот суки.
Пчёла перевёл дыхание в злобе, давящей лёгкие. От осознания, что к нему ломился кто-то, что застал в момент, какой никто прерывать права не имел, стало тяжело над солнечным сплетением. Мужчина обернулся, надеясь, что Князева не стала в коридор выходить, и только потом левой рукой открыл дверь.
Хватило секунды, чтобы понять, что ломились к нему не менты. Не увидев ни погон, ни удостоверения в щели дверного проёма, Витя навёл на гостя дуло пистолета, ожидая, что помешавший замрёт и вскинет руки. Возможно, в боязни попятится назад, что-то лепеча.
Только Белов ребром отвёл огнестрел в сторону от своего лица и голосом злым, но тихим кинул:
— Никогда не наводи оружие на человека. Или забыл, Пчёл?
— Сань?..
— Анна где? — спросил Белый у Вити раньше, чем Пчёлкин успел задать бригадиру самый резонный в тот миг вопрос. Он на Сашу взглянул, вдруг сложив частички паззла воедино.
Белов, вероятно, через минуту-другую рвать и метать захочет.
Виктор не успел даже сказать что-нибудь громко, внимание Князевой привлечь. Саня быстрее прошел в гостиную, не снимая обуви.
Пчёла перевёл дыхание, чувствуя себя шкетом, попавшимся на курении родителям, когда закрыл дверь. Белый в глубине его квартиры крикнул: