Мужчина наклонился к её щеке, целуя там, где кончалась мокрая дорожка слезы.
Отчего-то жест этот показался Князевой таким искренним, что у неё дрогнули, выворачиваясь, пальцы. Аня изловчилась и потянулась к Пчёле, в благодарности ловя его губы своими. И мягко-мягко поцеловала, словно Витя — крепкий мужчина с пистолетом за поясом брюк и руками сильными, какие не спрятать ни под одной рубашкой — мог рассыпаться от излишне крепкого поцелуя Аниного.
Пчёлкин, отвечая ей такой же нежностью, которая, как он уже хорошо знал, нравилась девушке чуть ли не до слёз. Витя медленно выдохнул, так же неспешно провёл ладонью вверх, к затылку Аниному. Запах её духов спустился по трахее в лёгкие — уже привычно, но как будто впервые.
— Сильнее буду, — сказала Князева ни то себе, ни то Вите, когда опустилась с носочков на каблуки босоножек с изрядно поистершимся ремешком.
Пчёлкин на девушку посмотрел так, что она почти засмущалась; каждый раз, когда Князева показывала свой стержень внутренний, свою упёртость, Вите малость завидно становилось. Какая настырная, выносливая у него барышня!..
Она Пчёле душу взрывала. В куски. Исправно.
Он поправил выбившуюся прядку волос за ухо с серебряным гвоздиком и шепнул:
— Прорвёмся, Анютка-незабудка моя.
Витя качнулся ей навстречу, соприкасаясь лбами, опуская руки с шеи её ниже на талию, поясницу, самыми подушечками пальцев притрагиваясь к ягодицам.
Девушка кивнула, не стесняясь близости, в которой они с Витей стояли в самом центре Москвы. Несколько десятков секунд они молчали, дыша в одном ритме, успокаивая сердца. Столица шумела гудками авто, их рыками моторов.
В какой-то момент, когда краснота на небе стала отдавать в более глубокие, тёмные свои тона, Князева сглотнула остатки слёзного кома, давящего на стенки горла изнутри. Проморгавшись, она спросила:
— Что сегодня у нас в планах?
Пчёла отсоединился неспешно. Он Аню за руку взял жестом приятным, знакомым вплоть до щекотки под рёбрами, и сплёл ладони в замок. Князева подушечкой среднего пальца спрятала камень перстня Витиного, когда мужчина её развернул в сторону Моховой улицы:
— В Александровский сходим?
— Сходим. Он недалеко, возле Ленинской, да?
— Недалеко. Откуда знаешь? — спросил он у девушки с шутливой серьёзностью: — Ты, что, спустя двадцать лет начала в Москве ориентироваться?
— Представь себе, — сострила ему Анна так, словно это не она минуту назад из-за проваленного собеседования чуть ли не плакала. Чуть крепче сжала руку Вити под его же смешок и, почувствовав, как от случайного прикосновения плеч теплее на душе стало, добавила:
— А ещё, ты не на машине. Значит, неподалёку где-то будем гулять.
Светофор впереди мигнул желтым цветом. Пчёлкин на Аню обернулся, смотря со смесью любовной хитрости, и задал почти что риторический вопрос:
— Ты, выходит, наблюдательная?
— Скорее, умная, — так же выразительно ответила ему Князева, поудобнее перехватывая папку с документами. Витя оттопырил нижнюю губу в одобрении, и раньше, чем Аня рассмеялась, дёрнул её за руку ближе.
— Пошли, Анюта Премудрая!..
Александровский парк действительно был недалеко — по крайней мере, так казалось в восемь вечера, когда над Москвой гасли лучи жаркого солнца, обещающего вернуться на небосклон меньше, чем через десяток часов. Но ближе к полуночи, когда небо вдруг затянуло тяжелой тучей, в самой глубине которой с пугающей частотой переблескивались молнии, то Витин дом стал казаться таким далёким, что до него, наверно, час пришлось бы бежать.
Анна в руку Пчёлы вцепилась, злясь на парня своего, что он машину поленился взять, что теперь бежать должны были под начинающимся ливнем, но злоба была несерьезной. Недовольство меркло на фоне пережитого днём стресса от проваленного собеседования, на фоне долгих поцелуев на подножии фонтана в саду у Кремля и смеха, что хрипом вырывался из лёгких в ночь, когда пара бежала по центральным проспектам, одеждой ловя первые капли дождя.
Князева не поверила своим глазам, когда впереди показалась высотка Остоженки, в которой она уже не раз ночевала. Знакомая дверь ухоженной парадной открылась перед Аней ровно в тот миг, когда второе — или даже третье — дыхание иссякло; девушка ввалилась в подъезд, облокотилась рукой о стену и принялась дышать часто в надежде, что пересохшее горло не заболит.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Витя вбежал в подъезд за девушкой ровно в тот миг, как раскат грома машины вынудил взвыть аварийками, а молния прочертила чёрное небо белой ломаной линией. По окнам, стенам застучали капли, когда Пчёлкин, чувствуя себя победителем многокилометровой гонки, обнял девушку за затылок и поцеловал, словно дышать мог только через Анины лёгкие.
У девушки под рёбрами всё дрогнуло, а губы, обнимаемые губами Пчёлы, растянулись в улыбке, размазывая помаду по его щеке.
— Неужели нельзя было взять машину? — спросила у него шепотом, но в ожидании ответа не молчала, а потянулась сама к Вите, сильнее запрокидывая голову. Кончики пальцев задрожали и, вероятно, если бы Пчёлкин её документы себе в пиджак не убрал, то Анна диплом свой выронила бы прямо на ступеньки.
— Если бы я за рулём был, то у нас не случилось бы этого ночного марафона никогда, — ответил ей так же тихо Витя, и девушка рассмеялась тихо ему в губы от тесноты в районе рёбер.
Поцелуй не прервался почти, но из играющего стал вдруг казаться тягучим. Прямо как мёд.
— Никогда не говори «никогда», — кинула Анна и сама не заметила, как руки перекинула через плечи мужчины, переплетая пальцы свои за шеей Вити. Его ладони с затылка резво скользнули вниз, к талии, притягивая к своему телу так, что привставшая на носочки Князева столкнулась с Пчёлой бедренными косточками.
Нервные окончания вспыхнули, заискрились, едва ли не превращаясь в угольки. Девушка выдохнула в поцелуй, но прозвучало это не особо культурно и сдержанно.
Витя отсоединился, чувствуя, понимая, что ещё минута такой попытки «перевести дыхание» — и брюки ему станут тесными. Он на девушку посмотрел; в тёплом свете подъездных ламп её глаза стали почти что желтыми, как у кошки. Анна не сказала, но у Пчёлкина за расширившимся зрачком радужки не было видно почти, и лишь сглотнула. Венка на шее дёрнулась заметно.
Пчёла не размышлял долго. Он перехватил ладонь Князевой, стал с ней подниматься по лестнице.
— Пошли, Анютка-незабудка.
Девушка не смутилась. Она у Вити, в конце концов, уже не раз на ночь оставалась и точно знала, за какой дверью у Пчёлкина был в кабинет, куда Ане совершенно заходить не хотелось, на какой полке, висящей над кухонным гарнитуром, стояли приправы. У Князевой с недавних пор даже полка в шкафу Витином появилась, где она иногда вещи оставляла.
И только часть какая-то её, раззадоренная побегом по Москве, поцелуем в подъезде и спокойствием Пчёлкина, что в его голосе прямо-таки кожей ощущалось, вдруг встрепенулась особенно.
Встрепенулась… в мыслях, ей обычно не характерных, сопровождаемых фантазиями о поцелуях, бегущих ниже, за ткани одежды, и пробегающим вслед за ними дорожке жара.
Анна поняла, о чём думала, только когда взглянула на Пчёлу, идущего чуть впереди от неё, на широкие плечи мужчины, и сама не заметила, как зарделась — ни то в удивлении собственным мечтам, или от реакции тела. Она постаралась мысли эти откинуть — ведь, правда, это не то, что так важно, — только вот думы не пропадали, а, напротив, противясь попыткам Князевой, только чётче явились.
Девушка глаза чуть прикрыла, как от усталости, и под веками заходили, подобно кадрам из эротического фильма, какие только отрывками видела, картины сброшенной одежды и привлекательного тела, склонившегося над нею.
Тела с мягко выраженным прессом, широкими плечами и россыпью родинок возле рёбер.
Девушка крепче сжала руку Вити, словно в боязни, что от этих фантазий у Ани ноги могли подогнуться.
— Может, на лифте?
Пчёлкин усмехнулся, поднял взгляд наверх, в пролёт между перилами, и спросил хитро: